Безумен не мечт'атель, а… - страница 5

Мужик-крестьянин стащил берет с лысины, уместил удочку с одного края телеги, а с другого – копье и устало почесал ощипанную бороду.

Баба-крестьянка в это время погремела котелком. Положила его на самый верх, туда, где муж бы не достал, и вытерла пот с морщинистого лба, оставив черную полосу.

Когда пара заметила Дира в паре шагов от себя, она открыла беззубый рот и низко поклонилась.

– Швятой Дирнахеил, прощу, благошлави нашу дороженьку, – сказала шепеляво баба и стала хлопотать в телеге.

Отодвинув хвост коровы, которая была запряжена к повозке, крестьянка достала полотенце, развернула и преподнесла хлеб.

«Я не знаю, что есть слава благ.»

Крестьянин вышел вперед и скомкал берет у груди:

– Вы ж дарити подмогу гонимым… Шлете ветер на пути…

Олень смотрел сквозь пару. Голова покачивалась на ветру. Порыв усилился, пушистые кудри задрожали, и малая ворсинка вырвалась, полетела ввысь, к мистическому пурпуру сияния…

И ветер стих.

Спутник Дира прихромал к деревенским, раскрыл кошель на поясе и достал бумагу с зеленым гербом дуба.

– Эта… Мы можем купить ваш хлеб, но не боле.

Баба с мужиком переглянулись и взмолились как один:

– Тогда сведите нас хотя б к белой дороге. Ходят слух, што демоны стали вылезать из холмов. И не абы какие, а сами отродья Балора! – голоса дрожали, и мужик уронил берет. – Наш круг уж к Лироису ушел. Ток мы задержались. Мы… – крестьянка не могла больше говорить и уткнулась в килт; мужик закончил без нее. – Мы дочурку хоронили. Мы совсем одни…

Безымянный посмотрел на опустевшую деревню. Картина страха теперь вылезала из-за углов с письменами, из-под порогов с солью, из запаха можжевельника, тлеющего за щелями домов.

Взгляд безымянного остановился на доме охотника на окраине, но мужчина отдернул его к загруженной телеге. Подломанному копью. Упитанной корове. Неровному колесу.

Он потряс бумагой.

– Не… Не боле.

Баба отдала хлеб, забрала бумагу. Сильно сжала слабыми пальцами – бумага разгладилась, и ни одной складки не осталось на светящемся гербе.

Дир с безымянным обогнули телегу. Переправились по старому мосту на другой берег; в реке плескалась рыба, наслаждаясь жизнью без людей. И они продолжили путь к малозаметному дубу на горизонте.

«Ты не чувствовал, что это добро. Почему обошел их?»

– Эта… Нельзя медлить. Должно добраться до меча, но без проводника – никак… – безымянный отдернул руку: до это он вырывал волосы из белой бороды. – Если медлить что-то злое произойдет. Всё изменится. Вся земля. Так мне показали.

«Но ты чувствуешь другое…»

Безымянный ускорился.

…

 Тополиная аллея тянулась на протяжении всего леса. Кроны плотной стеной закрывали вечерний свет. Майский пух мягко опадал, но в темноте, спускавшейся на землю, шелест волокон казался демоническим шепотом, а нежные касания – поглаживанием хвостов.

 Безымянный устало хромал по нехоженой тропе. Дыхание человека затруднялось. Он остановился. Откашлялся. И сплюнул мокроту в цепкие кусты шиповника.

– Эх… Пора на ночь ложиться, – сказал мужчина и махнул Диру.

 Они сошли с тропы там, где кусты позволяли, но незаметная игла всё же уколола оленя, и голубая кровь смешалась с запахом розы. Это было больно.

– Не к добру… – мужчина услышал, как олень застонал. – Надобно прикрыть рану, а то нас учуют.

 Человек сорвал какую-то округлую траву под ногами. Растер в мозолистых руках. Срезал поясным ножом кусочек бирюзового килта. И приложил лист к проколу, привязав к передней голени Дира. Холодный сок приятно остудил саднящую рану.