и ветеранов с сетью швов,
что будут биться без пощад
за жизни хат, полей и рвов…
Lonely coffee
Порохом горячим
кофе слизь дробит
и горчинкой скачет.
Я стрельбою сыт.
Брызги чёрно мечут
свой сырой салют,
тем печали лечат.
Сахарный тот брют
патокой втекает,
мягкою смолой,
сердце подгоняет
молотой волной.
Вкус плетётся сочно.
Чистый, ёмкий вкус.
Жив рецепт построчный.
Низкой пенки мусс.
Влага, как из рая.
Пышный запах юн.
Приходи, родная,
нам двоим налью…
Черепки-2
Вязко и плохо, извечно в тоске,
жизнь непроглядна, и тесно, темно,
хмурые краски при каждом мазке.
Может, ты – просто сплошное говно?!
***
Полтысячи фрикций, встречаний,
совместных круизов и снов…
Но это лишь труд гениталий
и похоть, совсем не любовь!
***
В чужие объятья, событья,
к признаньям сухим и глухим,
чтоб быть незабытым, чуть сытым,
толкает страх быть тут одним.
***
Нет, не высоких принципов
морали, – все кривы.
Поэт, герои, принцы ли
земные, как все вы…
***
Эпичные профессии:
писатель, царь, солдат
и главы фирм, конфессии
просты в рутине дат.
***
Любой обычен праздник.
И все в семье чужды.
К веселью неприязни.
Совместный акт еды.
***
С любовью рождённые, с сердцем,
не с выгодой гонок, охот,
хозяина ждать чтоб у дверцы -
собаки дворняжьих пород.
***
Можно искать счастье год иль года,
тут обрести, на закате ли века.
Это прекрасно, волшебно, когда
космос сомкнётся в одном человеке!
***
Жую я шоколадки,
как пальчики, хрустят.
Стройны, сочны и сладки,
как пи*ьки негритят.
***
Маточный домик и яблоко, мяч,
сердце и череп, поэтность молекул,
яйца – и это всё мне для удач -
восемь даров одного человека.
***
Мы дарим планете сексящую хлюпь,
не требуя ласки и кубка взамен,
улыбки трёх пар обожающих губ,
в одну (поперечную) брызжет мой член.
***
Кузнечный ад – костёр и клещи,
котёл и жар, железный склад.
А для кого-то это вещи
похожи суммою на ад.
***
Реальность зла. Ночами слаще.
Ненужность вести, перемен.
И с каждым годом спим мы слаще,
готовясь к смерти каждый день.
Потребность в тепле
Потребность в чуде, ласке,
принятьи и любви,
заботе, взорах, сказке
живут в людской крови,
пуская глубже корни.
Нацелив к небу рост,
на мир не глядя сорный,
цветёт бутон волос.
Из тёплых чрев все вышли,
и вновь хотят тепла.
Валежник, рощи выжгли,
но мал тот жар добра
в сравненьи с материнским
и женским волшебством
даренья дальним, близким,
кто тянется с родством.
Так греет мать ребёнка,
и фараона Сфинкс,
рогатица – телёнка,
чай – ложку и сервиз.
Влеченье, тяга к небу,
где Бог прогнавший вон
из дома в хладь планеты.
Ах, если б не огонь,
какой украл с дебютом
тот Прометей для нас!
Нужда в лучах, уюте
дороже спичек, фраз…
Смотритель железнодорожной станции
Будильник рельс тревожит
с тоской смирённый ум.
Вагоны цепи множат,
несясь потоком сумм.
Смотритель, наблюдатель
за гладью трав и шпал,
сонливый маг, старатель,
дорожный аксакал
в оранжевом наряде,
с железною клюкой,
в привычнейшем обряде
глядит на люд изгой.
Как ветеран бывалый,
а мимо – эшелон.
В сезон морозный, талый
он смотрит через сон
на маски, длинь и шири
чугунных спиц и вой
гудков из будки жирно,
как пёс сторожевой.
Жив курс поездок, сметы
под ливнем, меж снегов,
а ход жив и бессмертен,
в отличье от него…
Рыбный фарш
Взрывно ревели пушки
потоком затяжным,
вздымая кверху сушу,
рвя списки послужных.
Так главный чёрт резвился,
плюясь всезверьем зла,
и вшою к трупам шился
так хищно среди сна,
рогатил тишь благую,
копытил целину,
как плеву дев тугую,
им ставя страсть в вину.
И весь зверинец дикий
направив в стан врагов,
