срезал им руки, лики,
и множил полк волков.
Искрился хвост питонов
и нёсся кобры яд
из пасти этой злобной.
Кидал акул снаряд
в аквариум, где жили
с винтовками мальки,
портянки, раны шили
одной иглой. Быки
сносили вмиг постройки.
Летел огонь с ноздрей.
Плюясь напалмом горьким,
сметая стойки древ.
Царь-бес кидал шрапнелью,
метая крики ввысь.
Вгрызались в лоб, шинели
осколки-зубы, вниз,
впивались в шеи, щёки
разрывы хищных ртов,
смыкали жизнь защёлки
накровленных клыков.
Так демон веселился
зверями всех мастей.
Он в местность тут вселился
надолго, до смертей…
Так жёг он ночь сухую,
рвы, дзоты, гладь, блиндаж,
то зряча, то вслепую
мешая рыбный фарш…
Фасады
Тут челюсти балконов
хватают снег, листву
и брызги с серых склонов
стены, отдав кусту,
немного вниз отплюнув.
Роняют влажь с губы,
а ветер, резво дунув,
понёс ту нить слюны.
И чавкают так сыро,
песок с бород кроша,
свистят бетонны дыры,
чуть порослью шурша,
травой, порой кустками,
смотря стекольно вдаль.
Худеют, сохнут рамы,
ссыпая краски тальк.
Морщинно сводят жилы,
метель и жар жуют.
Недавно ж юны были,
и вот истленья ждут…
Законы природы
Симметрия счастье-несчастье,
порядок, всеместный баланс
безвластия, рабства и власти -
заведомый божий балласт.
Творенья по нуждам и кодам.
И споры людей нипочём
заветам начальной природы.
Кто жив тлёй, кустом и ручьём,
тот тоже в системе единой,
которой название "жизнь".
Свет, тени, протоки и тина
как общий живой организм.
Искусанных, съеденных, битых
и сытых всеобщий расклад.
Цепей пищевое соитье.
Пред бурей, за бурею гладь.
Союзы комедий, дел, драмы.
Созданья – ответ временам.
Широкий обгляд панорамы.
Какое же место в ней нам?
Старый дворник
Точёный клык кусает
сырую наледь зря,
бурит и лёд кромсает,
очами цель сверля.
Сапожья грубо пашут
всю рыхлость новых пен,
метлой, лопатой машут
иные в пару смен.
Луна своею лампой
наплавила каток,
залив ямищи, ямки
зеркальем средь досок.
В пороше мост, деревья
и площадь, блеск реки.
Зимой природа с ленью.
Домов, ларьков буйки
на выглади замёрзшей.
Стекло всех троп, дорог.
Все ёлки – белый ёршик,
а храм – молочный стог
с медовой, яркой шапкой.
Смех детский и коньки,
с рассветом ало, жарко
им всем. Глаз огоньки.
Лишь труд других потливый
гремит в расчистке гор
невесело, сварливо.
Порой с шестом топор
шинкует бель упорно,
хрустальной корки цвет.
Профессия покорна
всем непогодьям лет.
Всю утра тишь он будит,
рыбачит, взявши жердь,
кряхтя, звенит, гарпунит,
стуча в большую твердь.
Он – дворник лет преклонных.
Снег – волны, валуны.
Титан, что пуще оных,
ждёт яви солнц, весны.
Растворение в нирване
Всмотрись в тишину и покой,
наличье беззвучья и мрак,
в которых ты – тень и изгой,
как в почве (чужой почве) злак.
Проникнись молчаньем травы,
к пространной её немоте,
к несложности. Травы правы!
Прислушайся вмиг к темноте.
Ни звук и ни слог не внося
в заполненность эту ничем,
покорность твори, не прося,
не плача над горем совсем.
Откройся под чистый поток,
отринув кишащий мазут,
который несёт городок
из мяса, машинностей тут.
Забудь всё былое с родным,
и, слившись со всем, распадись,
и снова стань щедрым, одним,
лучами, добром расплодись.
Вникай, пропитавшись теплом,
прохладой, даваемой здесь,
цветочьем, невидимым льном.
Впусти гармоничную смесь
в прощелины, поры и ум,
и Бога в безвидьи увидь.
И только приняв меры сумм,
научишься правильно жить…
Детские дома
Вольеры, рассадники боли,
загоны несчастных и злых,
задверочный ад среди соли
раненьям, не видящим сны,
теплицы забытых детишек,
