Я полез разбираться. В релизе силовиков пистолет был обозначен ИЖ-78-9Т. Я переключился на страницу интернет-энциклопедии, которой пользовался, и хотел было отвесить Боре в меру грубый ответ, но тут заметил, что у «Макарыча» действительно другой, хотя и похожий индекс – ИЖ-79-9Т.
Боря тем временем блистал эрудицией в комментариях. «У Макарыча ствол больше. ПСМыч позже появился». Откуда он это знает? Тоже, поди, википедии начитался.
Я написал ему сухую благодарность и полез править статью, а заодно все подводки к соцсетевым анонсам, куда я умудрился вытащить упоминание «Макарыча», потому что слово звучало круто и создавало иллюзию, будто полицейского ранили в глаз из настоящего пистолета Макарова. После исправления на «ПСМыч» эффект пропал: стало казаться, что полицейского ударили смычком.
Планёрка началась с бурного обсуждения инцидента, которое подогревало присутствие Алика.
– Быстрее надо такие вещи давать, – ворчал он незло.
Его умиротворяла волна трафика, которую создала моя торопливая заметка.
– Чтобы давать, нужно узнать сначала, – возразил я. – Менты не сразу подтвердили.
– Да хер с ними, – глаза Алика разгорались водянисто-серым. – Если ты будешь ждать подтверждения, ты напишешь одновременно со всеми. А мы должны делать на шаг раньше. Как только соцсети загудели, сразу делаешь заметку из одного абзаца. «По неподтверждённым данным фараону отстрелили ухо, второго убили и съели». И в конце: «Мы следим за развитием событий». Когда менты увидят такое, они тебе прокомментируют вне очереди.
Борис не стал упоминать о своём мелком триумфе. Он сидел расслабленный и непривычно спокойный, возможно, довольный тем, что уже потоптался на мне с утра.
– Там такой мальчишка молодой, этот полицейский, – причитала Арина. – Теперь ослепнуть может на один глаз.
Неля, которая работала с полицией больше остальных, лишь фыркнула:
– Ой, я тебя умаляю. Менты, которые не могут одного синебота вдвоём обезвредить – это смешно. Как можно допустить, чтобы тебе из газовика в лицо стрельнули, когда у тебя боевое оружие?
– Боевое оружие применишь, потом бумажки писать замучаешься, – донёсся голос Паши-фотографа, бывшего десантника.
– Вы, кстати, следите за состоянием этого мента, – распорядился Алик. – Если окосеет или ослепнет, делайте подробности. Кстати, поговорите с ним в больнице. Спросите, как всё было.
Гриша, которому тема с подстреленным ментом вряд ли была интересна, тем не менее согласился:
– Мы должны привносить в каждую историю человечность. Может быть, на его примере рассказать о работе сотрудников ППС?
– Да ну тебя! – снова фыркнула Неля, которую, по-моему, задевало, что жирная тема прошла мимо, пока она отвозила ребёнка в детсад. – Что там за история? Девять классов, ПТУ, армия и ментовка от безысходности?
Я заметил на планёрке ещё одного человека. Алиса сидела в стороне наискосок от нас, тихо и прямо, словно ожидала собеседования.
Алиса была девушкой Алика. Может быть, она была даже его женой, хотя в это я верил с трудом. В их отношениях не было претензии, которая появляется у молодых пар после свадьбы. В них было даже что-то трогательное, совершенно нехарактерное для самого Алика.
Контраст между ним и Алисой занимал меня каждый раз, когда я видел их вместе. Алик не был толстым, скорее, он пошёл в свою низкорослую армянскую маму, Азу Ветлугину, которая скрывала полноту тугими платьями и любила массивные кольца и браслеты. У Алика была большая круглая голова и светло-серые, выпуклые, материнские глаза. От него всегда исходили вибрации, гнев или восторг. Нахождение Алика в комнате чувствовалось, как если бы дальнем углу включался сабвуфер. Алик не был злым, скорее, вспыльчивым. Он был уверен, что добился всего преимущественно сам, и был склонен к театральным проявлениям величия, становясь то великодушным, то непреклонно жёстким. Алику нравилось чувствовать себя этаким Стивом Джобсом, чья эксцентричность приводит к неожиданным результатам.
