15. Ф. В. Булгарин И. Лелевелю
[15 ноября 1823 г.][200]
Имею честь вас уведомить, что продолжение критики Вашей принято с большим энтузиазмом, как и первая часть. Философские и научные замечания Ваши и глубокое изучение труда Карамзина доставили вам всеобщую известность. Не знаю, понравилось ли вам мое разделение критики, я делал так, как нужно для публики, которую я хорошо знаю.
Я не изменил ни одной Вашей мысли, не прибавил ни одной своей. Из писем я включил прибавления, как мог их понять, – это был ужасный труд, и мы с Сенковским едва могли отыскать надлежащие места. Цензура вычеркнула только «не стало Польши и Нарушевича» и еще пару фраз об участи Польши. Вы, вероятно, прочитали в обществе мои извинения, польская честь и наша исключительность дозволяют мне надеяться, что вы будете продолжать критику, которую, согласно желанию Вашему, обещал я дать своим читателям. После всего того, что я писал в своем журнале о Ваших трудах и направлении, надеюсь, что вы не захотите моей погибели, так как в случае недоставления критики я прекращаю издание журнала, но слава Ваша, честь и любовь к наукам утверждают меня в надежде скоро увидеть продолжение, которого ожидаю как жиды Мессии.
С глубоким уважением и искренней преданностью до гроба Ваш, милостивый государь, нижайший слуга Т. Булгарин
16. И. Лелевель Ф. В. Булгарину
25 ноября 1823. Вильно.
Милостивый государь.
Когда я уже собирался отправить мои дальнейшие опусы, получил ваше письмо, которым извещаете о благосклонном принятии моих заметок единственно с целью побудить продолжать критику.
Опущенные места я посмотрел и не предвидел, что заслужат то, чтобы их выбросили. Но что ж делать, когда иначе нельзя? В результате моя мысль стала немного куцей. Прибавления, посланные после, вошли в свои места. Что я читал до сих пор, вполне отвечает моим мыслям, по крайней мере, не могу судить, насколько перевод мог уклониться. Жалею только одного слова – когда я говорил о слоге Нарушевича, сначала сказал о силе слога, а затем о мужественном языке, им употребляемом, а слово мужественный исчезло в переводе и заменено словом сила. Но и это ничего не значит.
Разделения и заглавия, которые вы сделали, не вполне меня удовлетворяют. Но и это ничего не значит. Я все-таки вам благодарен за благосклонное принятие моих писаний и столь серьезное к ним отношение.
Теперь вам посылаю, как недавно с Волыни, два сочинения о сарматах и аланах – не для вас, но для г. Юзефа[201], автора лехов-лезгин. О сарматах не кончено: я потерял последнюю главку. Ожидаю мнения г. Юзефа об этих двух маленьких из моих обширнейших и несравненно обширнейших исследований. Но только не такого а priori[202], какое я получил о славянах, а по прочтении и при более свободном для этого времени.
Третий кусок о Карамзине назовите как вам угодно, так как я не умею хорошо подбирать названия. Последующие мои статьи будут озаглавлены, как это видно из окончания этого третьего куска. Видишь, господин мой, что я думаю продолжать и что задумал я что-то весьма большое, пожалуй, и бесконечное. Если для вас неудобна слишком обширная рецензия, то напишите о своем неудовольствии, и я, согласно вашему желанию, сожму в более тесные пределы. Примечание, о котором вы говорите в своем письме, я читал и не понял. Читали и другие и хорошо мне не объяснили. То или иное объяснение будет в примечаниях – это пустяки. Скажите мне только, пан, не надоест ли «Северному архиву» слишком обширная рецензия, или скажите мне, когда надоест.
