Тоня снова потрясла головой. Весь вечер она боролась с желанием покемарить, но ни сигареты, ни энергетики, ни холод, остудивший поля и закупорившийся в машине, не помогали взбодриться. Я укутался в теплую кофту, застегнулся на все пуговицы и даже попытался засунуть нос под воротник, и все равно не мог согреться. Тоню же морозные языки холода, кажется, так и не коснулись.
Я читал книгу, "Волхва" Джона Фаулза, которую нашел у Тони в сумке, иногда прерываясь на очередной мамин звонок или Костино сообщение. Друг напоминал мне вдруг взорвавшуюся плотину – я никогда не слышал от него такого обилия слов: мы не так-то часто болтали по телефону, обычно вживую, в школе или после нее. А вот в тот раз Костику хотелось узнать обо всем. Но я не отвечал так полно, как мог бы, едва ли мог перестать размышлять о Тониной судьбе хотя бы на мгновение и стать спокойным, как прежде.
Безуспешным поискам не было конца и края. Мир словно смеялся надо мной, и смех его был неприятен. Не было нигде Тони. Может, я и не был знатоком поисков, но за часы, что провел в сети, должен был бы хотя бы случайно наткнуться на что-то нужное хотя бы по стечению обстоятельств. Но ничего не нашлось. И я настолько устал, что не смог бороться с желанием следить за Тоней, и задремал.
Ясно видится мне сон той ночи, один из немногочисленных снов, что я запомнил за свою жизнь.
Мне представилось, словно проснулся на ночью на пустыре. Вокруг лежали горы щебенки, а я, освещенный тусклым светом фонаря, валялся в пыли и вслушивался в тишину. Нужно подняться, стряхнуть с себя пыль, от которой уже хрустела одежда. Я оперся на кусок бетонной глыбы, привстал. Смотрю, а в темноте напротив, метрах в десяти, стоит человек. Ни лица его не вижу, ни одежды не разгляжу никак, только силуэт, а вот он меня ясно видит. Подходить не хочет, не двигается, а такое ощущение, будто бы он куда ближе стоит, чем кажется. Спрашиваю его о чем-то, а он только головой качает. А чувствую, что не просто так стоит, на меня пялится. Интересно ему почему-то. И стояли мы, как два дурака в ночи, друг на друга смотрели и ни слова не говорили, ни шага друг к другу не сделали. А мне почему-то с каждой минутой все тревожнее становилось.
Не знаю, чем бы кончился сон, не разбуди меня очередной звонок мамы. В тот раз я был почти рад разговорам ни о чем. Что угодно, лишь бы не такие сны: долгие гляделки с порождением воображения под присмотром Морфея я бы не выдержал.
И во время разговора ни о чем очередная наводящая на сомнительные размышления мысль, наверное, навеянная непонятным сном, зазудела в голове.
За все время пути Тоня ведь ни разу ни с кем не разговаривала.
Безусловно, я видел, как она что-то набирала на телефоне, но были загадочные заметки, сборище мыслей. От звонка Тонин телефон так ни разу и не проснулся.
Я не мог допустить, что ее совсем никто не знал. Хотя бы какие-то университетские друзья, бывший парень или знакомые, которым вдруг захотелось пообщаться. Людям ведь хочется скоротать время, узнать обо всем, себя показать. А до Тони даже операторы связи не допытывалась. Телефон ее был мертв и оживал лишь в тот момент, когда нужно было вбить что-то в навигаторе или вновь написать целую поэму в заметках. Я мог допустить, что абсолютно все номера на телефоне Тони были заблокированы. Что она не выходила на связь специально. Что она зачем-то купила новую сим-карту. Но почему в мыслях не проскользнуло даже намека на случайность? Как она могла так изолироваться от общества? Разве это возможно сделать в современном мире, когда любой магазин забрасывает тебя сообщениями о скидках каждый день?
