Богатырь сентября - страница 22

Салтан застыл, потрясенный этим превращением до полубеспамятства, сам не зная, чего в нем сейчас больше: изумления, страха или восхищения. А женщина со значением ему подмигнула: дескать, за смелость тебе награда.

– Ну, здравствуй, царь Салтан Салтанович! – Хозяйка улыбнулась, показав недостаток двух зубов сверху и внизу. – И ты тоже… – она заглянула Салтану за спину, – князь Гвидон. Добрались все-таки.

– Кто ты, хозяюшка? – наконец Салтан обрел дар речи.

– Кого искали, того и нашли. Медоуса я, Стражница здешняя. Белый свет от темного стерегу, темный – от белого.

– Мы уж видали по пути трех стражниц… – заикнулся Гвидон.

– То были служанки мои: Белая Заря, Красный Полдень и Темная Полночь. Идите к столу – чай, весь день голодными ходите?

Тут же Салтан осознал, что это правда: они ничего не ели с утра, после того как покинули стан на берегу. Не найди они эту избушку, пришлось бы утром искать хоть какую дичь. А теперь, стоило вспомнить, как голод вцепился в живот изнутри голодным волком и завыл.

– Подавайте! – невесть кому приказала хозяйка и хлопнула в ладоши.

В воздухе вдруг возникло оживление: что-то невидимое метнулось туда, сюда, на столе сама собой появилась скатерть, а на ней из ниоткуда стали возникать блюда. Жареный поросенок с яблоком во рту, гусь, каравай хлеба, пироги на блюде горкой, горшок каши, горшок ухи. Хозяйка движением руки пригласила гостей к столу.

– Но ты расскажешь… – подал голос Гвидон, – куда мой город с острова подевался? А пуще того – где жена моя, царевна Кикнида? Понтарх сказал, ты знаешь!

– Экий ты нетерпеливый, дитя неразумное! – усмехнулась Медоуса. Два отверстия в ряду зубов придавали ее улыбке хищный, неприятный вид – будто сломала зубы об кости предыдущих гостей. – Гляди на отца, как он, так и ты делай. Отец у тебя умен – худому не научит. К столу садитесь. Что же я буду за хозяйка, коли гостей стану голодными держать?

Салтан кивнул сыну и глазами показал на стол. Как ни подводило живот от голода, он бы тоже предпочел хоть что-нибудь узнать поскорее. Но понимал: так дела не делаются, да и разговор мог оказаться долгим.

Они вдвоем сели за стол, хозяйка осталась стоять возле ступы, но не сводила с них глаз. Скрестив руки на груди, она не двигалась, однако кто-то им прислуживал: невидимые руки подавали посуду, пододвигали блюда, невесть как угадывая, на что каждый из них смотрит, отрезали куски, убирали ненужное – и оно мгновенно растворялось в воздухе. Оба гостя невольно вздрагивали, ощутив рядом с собой это движение невидимых слуг. Поначалу кусок не лез в горло и оба пытались что-то есть ради одной вежливости, чтобы не рассердить хозяйку, и не разбирали вкуса. Даже хуже: жуя хлеб, Салтан ощущал вкус земли и пепла, даже вроде угольки костяные хрустели на зубах. Было жутко: вкусивший пищи мертвых приобщается к мертвым… Но они, идя сюда, и не ждали пляски в хороводе на лужку. Другого пути у них нет – в мире живых, с мудростью живых, им не избыть своей беды, не обрести потерянного. Салтан знал это, когда, даже не думая, взялся помочь своему сыну в розыске попавшего города и жены. Да и как он мог бы отказаться? Этот сын, тот богатырь, в котором он нуждался во время войны с Зензевеем – скорее просто мечтал, – и впрямь родился. Но прежде чем ждать от него помощи, нужно было помочь ему утвердиться в жизни на белом свете…

В том-то и загвоздка! – вдруг понял Салтан. В тот безумный святочный вечер они с Еленой нарушили все мыслимые запреты. Она с сестрами стала прясть, хотя в эту пору любые женские рукоделия обычай строго запрещает. Даже прялки и ткацкие станы нельзя держать в доме, надо выносить в сарай. Он сам нарушил запрет венчаться: не венчают в Рождественский пост, и не случайно же смотрины невест, ему, молодому царю, были назначены на после Крещения. А он не только обвенчался с Еленой в тот же вечер начала Святок, но и дитя они зачали в первую же ночь – а этого делать и давно женатым парам в Святки не советуют, добра не выйдет… Что за затмение на него тогда нашло, ведь не дурачок вроде? Началось с юношеской забавы, привело к любви, что ударило, будто молния, в прямо в голову, ослепила, оглушила, рассудка лишила… Уж не колдовство ли это было? Но чье? Елены с сестрами, что взяли на себя чужое дело – прясть судьбу? Но ведь кто-то их тому научил…