– Я – Медоуса-Стражница. – Плавным движением руки, в этом широком рукаве похожей на лебединое крыло, хозяйка показала на широкую лавку. – Садись, побеседуем.
Салтан сел – это было очень кстати, от потрясения его плохо слушались ноги. Гвидон, еще держа что-то из еды во рту, – как ребенок, от изумления забыл дожевать и проглотить, – спешно вытер руки невесть откуда взявшимся полотенцем и тоже сел, с другой стороны от отца.
– Стало быть, хотите знать, куда ваш город с острова подевался? – задушевно начала Медоуса, глядя то на одного, то на другого.
– Еще бы не хотеть! – нетерпеливо воскликнул Гвидон, едва успевший проглотить то, что было во рту. – Это был мой город… Понтарх мне его подарил! И белку-затейницу, и стражу морскую…
– Ох, нет! – Медоуса взмахнула рукой, заставляя его замолчать.
Салтан отметил, какие тонкие и белые у нее пальцы, на каждом – по самоцветному золотому перстню, а в пальцах, как у благовоспитанной боярышни, зажат беленький шелковый платочек. Вид платочка навел его на мысль о Елене, но в воспоминаниях жена показалась тусклой рядом с Медоусой, как светлячок перед звездой.
– Город тебе подарил Понтарх, это верно. И стражу он прислал. А вот белка… Ну да ты разве за белкой пришел?
– Я за женой моей пришел! – Гвидон насупился. – Она мне нужна, Кикнида. Знаешь ты, где она?
– Знаю, как не знать! – Медоуса вздохнула. – Она ведь мне дочь родная.
– Тебе? – Гвидон подскочил от изумления. – Да ведь ты сама…
– Ты не так стар, как выглядишь, милок! – Медоуса засмеялась. – На вид – удалой молодец, а на деле – дитя неразумное! А я, скажу вам, не так молода, как выгляжу.
Салтан кивнул: совсем недавно они видели ее зрелой женщиной, еще до того – дряхлой старухой, а до того и вовсе кошкой. Сколько же ей лет на самом деле? Каков ее истинный облик? Хотелось бы верить, что вот этот, но не верил в это Салтан…
Да и есть ли у такого существа истинный облик, или она надевает любой, как платье по погоде?
– Она тебе дочь? – повторил Салтан. – Стало быть, ты – Гвидону теща, а мне – сватья?
Ну и родней обзавелся!
– Истинно так, сватушка! – Медоуса сладко ему улыбнулась. – Я ведь доченьку мою старшую твоему сыночку дивному и сосватала.
– Ты? – опять не поверил Гвидон. – Никто мне Кику не сватал! Я сам с ней сговорился!
– Ну да! – Медоуса хохотнула. – Ну-ка, вспомни: откуда ты о ней узнал?
– Я ее от коршуна спас! На берегу!
– А жениться ты как надумал?
– Услыхал, что за морем царевна есть…
– От кого услыхал?
– Да вот, – Гвидон посмотрел на отца, – у батюшки во дворце. Была у него там одна баба вредная, Бабариха, вот она и рассказала: мол, днем свет божий затмевает, ночью землю освещает… А я там был, шмелем оборотившись, и слышал…
– Пришлось рассказать, – перебила его Медоуса, – ты, хоть телом созрел, по уму дитя дитем оставался! Сколько раз ты с Кикнидой виделся, а только и знал, что даров да забав просить, а посвататься сам-то не додумался бы, как она тебя ни обхаживай!
– Пришлось – кому? – спросил Салтан. – Я ту бабу знаю, она моей жене какая-то дальняя родня, и она же Гвидона принимала, когда он родился… Только я думал, что там неведома зверюшка… Обманули меня было…
Он замолчал: взгляд блестящих как звезды глаз Медоусы был уж слишком выразителен, давал понять, что говорит он лишнее. То, о чем он говорит, она знает куда лучше его.
Взгляд Медоусы не отпускал, Салтан не мог оторвать глаз от ее лица. И увидел, как это лицо опять начало меняться. Поплыли очертания, потянулись морщины, набрякли веки, удлинился нос, заострился подбородок… что-то знакомое… очень знакомое… обыденное… На носу вдруг вспыхнул и красным пупырышком волдырь, словно от укуса вредной мошки…
