Оставшись один, он разделся и сложил одежду куда было сказано – и та исчезла, одна вещь за другой, едва коснувшись лавки. Салтан покрутил головой, но делать нечего: не просить же корыто, чтобы самому стирать кафтаны себе и сыну. Вообразив это зрелище, он чуть не рассмеялся. Потом огляделся. Убранство было не хуже, чем в его собственном дворце: зеленовато-голубые стены расписаны тонкими плетистыми травами и цветами, красными и синими, два стрельчатых окна с цветными мелкими стеклами, сейчас закрытые снаружи ставнями, низкие лавки стоят на львиных лапах вместо ножек и крыты, похоже, львиными же шкурами. Высокая печь в зеленых и белых изразцах, на полу – красный персидский ковер. А кровать – из темного дуба, сверху донизу в искусной резьбе, занавески на столбиках узорного шелка… «Эх, Елену бы сюда сейчас!» – вздохнул Салтан про себя. После того пира он как упал, так и заснул – потом уже подумал, что не простой был тот сон, а наведенный. А потом уж, ночуя на земле среди корабельщиков, и думать о любви не приходилось.
В пышной перине царь едва не утонул, кое-как приспособил слишком высокую подушку и задул свечу. Закрыл глаза, но сон не шел: несмотря на усталость, Салтан чувствовал себя бодрым, и не только телом, но и умом. Внезапная встреча растревожила давние мысли. Вернувшись с войны и не найдя дома ни жены, ни ребенка, он пришел в страшный гнев – приказывал же ничего не делать с той «неведомой зверушкой», которая якобы родилась у Елены, а ждать его возвращения. Но бояре с самим Дарием во главе показали ему грамоту с приказанием забить жену с ребенком в бочку и пустить в море. Под приказом стояла его собственная подпись: Салтан как ни вглядывался, не мог определить подделки. Сам он был уверен, что не подписывал такого ужасного приказа, но как об этом могли знать бояре в Деметрии-граде? Налицо был заговор. Он даже пытался его расследовать, хоть и понимал всю опасность этого дела. Кому помешала Елена – было ясно и без следствия: тем боярским родам, чьи дочери даже не вышли на смотрины, потому что молодой царь раньше назначенного срока оказался женатым. Да на ком – на безродной сироте, с приданым… как там Елена недавно сказала? Два липовых котла, да и те сгорели дотла? Выбери он, как положено, на смотринах дочь воеводы Евсевия, боярина Вифония, Руфина или еще кого – у него хотя бы появился союзник против всех остальных, обиженных. Но он своим выбором оскорбил сразу всех, да еще среди женской челяди воцарились две вредные старые девы, Ироида с Варварой, его новоявленные свояченицы, и повитуха, их родственница, которую они же привели. Салтан не очень хотел знать, кто из бояр погубил его жену с ребенком, и только чувство вины перед Еленой побуждало его искать истину.
Но розыск вышел короткий и бесплодный. Обе грамоты подменили, но где, когда? Гонец исчез бесследно, Салтан не мог даже вспомнить его имени.
Теперь-то Салтан понимал, кто это сделал. Те же невидимые руки, что нынче вечером прислуживали ему за столом. Слуги той госпожи, что может предстать хоть девой, хоть старухой.
Но почему?
Внезапно в спальне посветлело. Повернув голову, Салтан обнаружил, что свечи в высоких серебряных подсвечниках снова горят. И тут же дверь бесшумно растворилась, и внутрь скользнула… гостья? Хозяйка?
Медоуса была по-прежнему в облике молодой девы, но теперь на ней осталось только нижнее платье из тонкого бледно-голубого, с льдистым сияние шелка. Платье было широким, но тонкий шелк нежно льнул к телу, позволяя рассмотреть, что под этим платьем больше ничего нет. Корона с широкими жемчужными лучами тоже исчезла.
