– Признал наконец! – ухмыльнулся рыбочеловек, и его доспехи растаяли, он вновь сидел на борте, одетый только в чешую, и то ниже пояса.
– А ноги? Вы же по земле ходили! У вас были ноги, а не это вот! – Гвидон кивнул на хвост.
– Будет надо, будут ноги! – Рыбочеловек метнул лукавый взгляд на Елену. – Мы любой облик можем принять: человечий, рыбий, да какой угодно. У меня, чтоб ты знал, даже имя есть!
– Имя?
Впервые за все время, что владел островом и его чудесами, Гвидон задумался: да ведь у его прекрасных витязей были имена, каждого из них как-нибудь звали! Ему это не приходило в голову: витязи были для него все на одно лицо, кроме разве дядьки Черномора – тот выделялся более высоким ростом и густой черной бородой. Они двигались, как отражения одного человека, и он, восхищаясь и гордясь этим чудом, поставленным ему на службу, даже не думал, а живые ли они?
– И как же тебя зовут? – с любопытством спросила Елена, пока ее сын со стыдом все это осознавал.
За время этого разговора она немного пригляделась к витязю из моря – хотя и чудно было называть витязем существо, ниже пояса рыбьей породы, – и невольное восхищение его красотой вытеснило страх. Это восхищение так ясно было написано на лице молодой царицы, что Салтан нахмурился и окинул того ревнивым взглядом. Зачесались руки выкинуть сие разговорчивое чудо обратно в море, но морской витязь был крупнее человека, а мощный хвост, пожалуй, мог бы одним ударом проломить корабельный борт.
– Я – Стримон, государыня царица. – Отвечая, рыбочеловек чуть прикрыл большие глаза, и в голосе его вызов сменился почтительной нежностью. – Сын Понтарха. Повелел мне отец проводить вас, дорогу нужную указать. Рад служить тебе.
– Ты – сын Понтарха? – спросил Салтан. – И прочие витязи тоже?
– Целых тридцать сыновей, о боже! – воскликнула Елена.
– Тридцать? – Стримон засмеялся. – Три тысячи нас у отца! И дочерей, сестер наших – три тысячи. Добр к тебе батюшка наш, царь Салтан, – он подмигнул, – заботится. Уж больно ему подарок твой по нраву пришелся – конь рогатый. Наши-то все вон какие!
Он кивнул за борт, где резвились в волнах четыре-пять морских коньков. Тот, на котором Стримон приехал, был среди них самым крупным.
– Куда же ты ведешь нас? – спросила Елена, таким звонким и нежным голосом, что Салтану захотелось встать между нею и морским витязем.
– Куда отец приказал. К Диволесью, к Медоусе-Стражнице.
Стримон перестал улыбаться, взгляд его черно-синих, как самый темный жемчуг, глаз сделался сосредоточенным.
– Ты что-то знаешь про Кикниду? – Опомнившись наконец, Гвидон шагнул к морскому витязю. – Прости, дружище, что сразу не признал! – Он располагающе улыбнулся, пуская в ход все свое обаяние, но взгляд его оставался напряженным. – Кикнида, моя царевна-лебедь! Она вас ко мне привела… Она сказала, что вы – ее родные братья! Ты должен что-то о ней знать!
В голосе его против воли звучала мольба. Стримон пристально взглянул Гвидону в лицо, и этот взгляд не внушал добрых надежд.
– Нет. – Стримон мотнул головой. – Она нам не родня. Она приходила к нашему отцу и просила дать тебе стражу, и он согласился – отцу твоему хотел услужить.
– Говорили, что той стражи нет надежнее на свете, – сказал Салтан. – Что же с дядькой вашим не доглядели, что с острова весь город враз украли?
Гвидон ждал, что Стримон в ответ на этот упрек сделается снова вызывающе дерзким, но тот лишь полуопустил веки, словно уносясь мыслями к более важным предметам.
