Читать онлайн Андрей Ветер - Болезнь Бехтерева. Ремиссия

© Андрей Ветер, 2024

ISBN 978-5-0064-8650-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта маленькая книжечка предназначена для тех, кому боль в спине не позволяет жить спокойно. Я расскажу историю моей болезни и на собственном примере покажу, как можно вырваться из полной обездвиженности. Врачи обещали мне не только ухудшение состояния моей спины, но и потерю зрения. Большинство врачей, к сожалению, не верят, что болезнь можно победить. В лучшем случае они говорят о приостановке болезни, но не о полном излечении. А я хочу, чтобы вы не верили врачам, когда они произносят страшный диагноз. Хочу, чтобы никто не воспринимал слова докторов как приговор. Диагноз – это лишь констатация некоторых фактов, и эта констатация должна стать информацией к размышлению.

С того дня, когда я проснулся ночью и понял, что не могу шевельнуться, прошло почти сорок лет. Я гуляю, танцую, плаваю, езжу на велосипеде, хожу в спортзал, катаюсь на горных лыжах, снимаю фильмы, пишу книги, то есть живу полноценной жизнью. А ведь я был парализован! И эта страшная болезнь ударила меня дважды.

Я несколько раз лежал в больнице перед очередным переосвидетельствованием, когда оформлял инвалидность. И каждый раз из больницы я выходил более придавленным, чем поступал туда. Причина проста: там говорят только о болезнях, я не встречал ни разу в больнице человека, который рассказывал бы о том, как надо выздоравливать. В последний раз, выписываясь из больницы, я пожелал всем, кто лежал со мной в палате, чтобы они говорили о здоровье, а не о болезни. Это очень важно. Они посмотрели на меня с непониманием, но я знаю, о чём я говорил.

Если вам интересно узнать, как всё случилось и как преодолеть то, что врачи считают неизлечимым, вам надо прочитать эту книгу.

Всё началось давно. Первую травму, на которую никто не обратил внимания, я получил примерно в шестилетнем возрасте. В бассейне кто-то из ребят прыгнул с трёхметрового трамплина, когда я проплывал под этим трамплином. Прыгнул «солдатиком», то есть ногами вниз, и пятками ударил мне в позвоночник. Помню, что меня вытащили из воды и уложили на пол. Взрослые волновались, кричали, шумели, давали друг другу советы. Гуттаперчевость моего тела спасла меня в тот день. Под ударом пяток я, вероятно, сильно прогнулся и ушёл под воду, к самому дну. Позвоночник не сломался, не треснул. Я наглотался воды, но не захлебнулся, отдышался. Боль отступила. И вскоре я опять резвился с ребятнёй в воде.

После этого случая спина посылала мне сигналы, но я не обращал на них внимания. Ребёнок редко понимает, к чему следует прислушиваться. При простуде, когда поднималась температура, у меня начинала ныть спина. Где-то на уровне нижнего грудного отдела в позвоночнике появлялось неудобство, не получалось найти удобное положение. Свернуться ли калачиком, вытянуться ли в струнку – ничто не помогало, в спине что-то мешало.

Я никому не говорил об этом, просто не догадывался, что об этом необходимо сказать. Быть может, врачи обнаружили бы смещение позвонков и приняли бы своевременные меры. Но поскольку неприятные ощущения возникали только при повышенной температуре, я принимал их за одно из проявлений простуды или гриппа.

С раннего детства я сутулился: много рисовал и всегда сидел за столом криво, скрючившись. При этом я был очень гибкий и подвижный. Живчик – так говорили про меня. Я легко сидел в позе «лотоса», в той же позе мог встать на голову и даже прыгнуть, оставаясь в позе «лотоса», с трамплина в бассейн. Ничто не предвещало неприятностей. Впрочем, уже в детстве мне был поставлен диагноз «сколиоз». Но сколько таких, сколиозных, доживает до глубокой старости и не жалуется на боли в спине, потому что других болячек больше. Сколиоз не мог напугать меня, ребёнка вообще трудно испугать болезнью. Не насторожил сколиоз и моих родителей.

После случая в бассейне я не показывал спину врачам. Меня осматривали только на обязательной диспансеризации в школе. Я не жаловался на спину. Жаловаться я начал гораздо позже.

В двадцать лет я пошёл заниматься карате. Дважды в неделю я ходил в спортзал. Первый час уделялся разминке (бег, прыжки, отжимание, растяжка), второй час посвящался отработке ударов и блоков. Люди, занимающиеся искусством рукопашного боя, становятся в некоторой степени фанатиками. Все мои друзья занимались в разных школах, и мы могли часами обсуждать друг с другом новые приёмы борьбы, особенности движения тела. Нас радовало и удивляло всё. Мне казалось, что карате отворило передо мной двери в бесконечность. Это не была абстрактная бесконечность, а бесконечность человеческих возможностей. За три года занятий моё тело приобрело качества, о которых я не подозревал. В конце десятого класса у меня обнаружились некоторые проблемы с сердцем: аритмия, гипертрофия левого желудочка и полувертикальное расположение оси сердца. Всё это исчезло без следа к концу первого года тренировок. Пусть я и не страдал сердечными приступами, но врачи-то хмурились. Теперь же им оставалось лишь удивляться.

В годы моей юности часто приходилось слышать «крылатую» фразу: «О спорт, ты – жизнь». Признаюсь, не очень-то я обращал внимание на эти слова. Молодость и без спорта переполнена жизнью и не верит ни в болезни, ни в смерть. Я занимался карате не ради здоровья, мне просто нравилось быть в числе «особенных». Карате в те советские годы официально было под запретом, и это означало, что все мы, надевавшие на себя белые спортивные кимоно, принадлежали к особой касте «тайных обществ». Помню состояние восторга и почти религиозного благоговения при входе в зал. В дверях – поклон. Этот поклон менял пространство. Обычный спортзал обычной школы превращался в таинственный храм боевых искусств.

Тело менялось изо дня в день: гибкость, выносливость, сила. Но больше всего меня удивляла моя прыгучесть. Чтобы нанести хороший удар ногой в прыжке, надо взмыть высоко. И моё тело взлетало! Сам я не чувствовал этого полёта, потому что прыжок всё-таки очень быстр. Это в кино прыжки замедляются, превращаются в неспешное плавание, а в действительности такой удар занимает доли секунды. Но когда мышцы успевают исполнить полный «танец», доведя каждое движение до конца, тело чувствует это и получает удовольствие. Вот здесь и рождается удовлетворение.

Я рос на тех тренировках. Во мне крепла вера в мою «неразрушимость». Случались серьёзные травмы. После некоторых я хромал почти месяц. Но я же был воин, я был непобедим, мне доставляло удовольствие преодолевать болезненные ситуации. Пусть это звучит странно, но удовольствие заключалось в преодолении боли. Сама боль, конечно, не доставляла удовольствия, и частенько выход на спарринг с противником, который значительно сильнее, вызывал страх. Преодоление состояло в том, чтобы не отступить. Десяток сильных ударов, от которых в глазах темнеет и пропадает слух, – это не удовольствие. И ждать такого удара – не удовольствие. А вот выдержать это и не удрать, ощутить на плече дружеское похлопывание, мол, молодец, – вот удовольствие.

Неужели что-то могло нарушить это течение жизни? Кто, чувствуя себя сильным и уверенным, может допустить мысль, что его тело вдруг станет беспомощным?

В двадцать два года я попал на работу в министерство, в контору, занимавшуюся импортом готовых лекарственных средств. Сейчас такую контору называют словом «офис». Я сидел за столом, заполнял бумаги, подготавливал справки, оформлял контракты. Сначала спорт отступил на второй план, затем на третий, а потом вообще вывалился из моей жизни.

В двадцать пять лет судьба забросила меня в десантную дивизию. Забросила на очень короткий срок. Будучи офицером, я попал в учебный центр под Тулой, где мне и моим товарищам по оружию пришлось пройти ускоренную подготовку бойца ВДВ. Стрельба из всех видов оружия и участие в ночных операциях – это даже забавно, если относиться к жизни с юмором. А вот парашютная подготовка оказалась для меня роковой.

Где-то в самом начале тренировок, когда мы спрыгивали на землю с тренажёра, обвешанные тяжёлыми рюкзаками, что-то, вероятно, сместилось в позвоночнике. Через неделю я начал прихрамывать, приволакивать ногу. Тонкая острая боль тянулась ниточкой от ягодицы вниз по ноге. При движении создавалось ощущение, что где-то внутри, между ягодицей и ногой, застряла иголка. На мои жалобы никто не обращал внимания. Несколько раз мне сделали укол, называемый таинственным словом «блокада», и на этом медицина прекращала общение со мной.

С тех пор я постоянно прихрамывал. Колючая боль то уходила, то возвращалась. Повторюсь: молодость не любит болезней, отказывается признавать их. Мог ли я просиживать в очередях перед врачебным кабинетом? Ну ладно, если руку или ногу сломал, тут уж деваться некуда, но обращаться к доктору, жалуясь непонятно на что, – это уж слишком. Впрочем, тут я грешу перед истиной: несколько раз я всё-таки ходил к хирургу, и меня направляли на рентген. Сохранились снимки. Если бы не эти снимки, я был бы уверен, что вообще не показывался врачам – настолько здоровой запомнилась мне моя молодость. Врачи не увидели на рентгеновских снимках ничего, кроме моего сколиоза. Никаких патологий. И я верил, что у меня всё в норме. Лёгкое прихрамывание? Что ж, это ведь не опасно.

Но через пять лет нераспознанная врачами болезнь ударила меня. До тех пор она просто накапливала силу, выжидала, а потом, достигнув критического уровня, нанесла удар без предупреждений. Вернее, предупреждения были – мои прихрамывания, но я не знал, что это такое и откуда они взялись. Врачи тоже не знали. Они ничего не видели.

В феврале 1991 мне исполнился тридцать один год. Я учился во ВГИКе на режиссёра документальных фильмов. В конце года меня позвали вторым режиссёром на игровой фильм. Времена были суровые, экономика разваливалась, деньги обесценивались на глазах, цены неуклонно ползли вверх, я и вцепился в ту работу обеими руками. Сценарий оказался никудышным, мы вынуждены были перекраивать его, работали до изнеможения, часто приходилось возвращаться домой поздно. И вот однажды я, привычно прихрамывая и с привычно тяжёлой сумкой на плече, вернулся домой и лёг спать. Стояла поздняя осень, падал мокрый снег… Обычная слякоть, обычный вечер, всё обычное.

Посреди ночи меня разбудила нестерпимая боль, пронзившая всё моё тело. Меня слегка продуло на улице, поэтому хотелось чихнуть. Но чихнуть не получалось, потому что, едва я начинал набирать воздух в лёгкие, меня сковывала боль – будто тысяча раскалённых стержней втыкалась в грудь и спину со всех сторон. Я не мог глубоко вдохнуть и не мог шевельнуться от боли, воздух приходилось набирать мелкими глоточками, тихонечко, чтобы тело «не заметило».

Я стал ощупывать себя. Голова и руки двигались, а ноги и туловище – нет.

Тогда я растолкал жену, она не сразу поняла, что произошло. Да и кто понял бы? Несколько часов назад я был в полном порядке (прихрамывание не считается, потому что оно давно стало нормой), а теперь вдруг – неподвижность. Мы, привыкшие к «нормальному» течению событий, к причинно-следственным связям, которые лежат на поверхности, не способны осознать такое крутое изменение в состоянии здоровья. Только что я ходил, а теперь не мог шевельнуться! Этого не могло быть! Просто не могло быть! Но это было…