Казус в том, что я не отказывался делать все это, просто ждал удобного случая, чтобы эти действия совершить. Например, поздороваться с человеком, когда он посмотрит на меня, а не кричать слова приветствия, не успев ступить на порог. Как только мы входили в прихожую, приходя в гости, мать мгновенно одергивала меня и, словно дрессированному цирковому животному, приказывала совершить то или иное действие. Я бы его все равно совершил, только чуть позже, когда это было бы уместно, однако мне всегда приходилось подчиняться. Если мы приходили в гости втроем, то тетя дополнительно дублировала команду криком и так же дергала меня за плечо или руку, только гораздо сильнее, практически роняя на пол.
Окружающие считали мою мать женщиной покладистой, осторожной и неконфликтной. С ней всегда было приятно говорить, и она помогала посторонним людям совершенно бескорыстно. Помнится, меня удивило ее высказывание о том, что одно время она считала себя не очень красивой и кто-то, когда ей было уже за сорок, сделал комплимент ее глазам. Она так воодушевилась этим, что запомнила комплимент на долгие годы и однажды рассказала мне маленькому. Возможно, такая реакция была связана с отсутствием мужского внимания, так как я не могу вспомнить, чтобы она хотя бы начинала общаться с мужчиной. Сама она внимания к мужчинам не проявляла, да и мужчины не делали ей никаких намеков и не проявляли интереса, в той форме, в которой его мог распознать маленький ребенок, разумеется. На работе у нее всегда был женский коллектив, с женщинами примерно ее возраста. Дополнительных хобби или увлечений помимо работы у нее никогда не было.
Возвращаясь к личностным качествам, которые она проецировала на меня, первое, что необходимо отметить, – это ее постоянная тревожность или боязливость. Для маленького ребенка это выражалось в односложных командах: не ходи туда, не ешь это, не бери то и так далее. Когда же я подрос, она стала пояснять приказы, и весь ее диалог мог состоять из объяснения, что будет если я, например, буду поздно гулять. Ясно что. Меня могут побить или и того хуже. Еще она предостерегала меня от того, чтобы я не ходил к девушкам домой, поскольку у какой-то ее приятельницы сын познакомился с девушкой в интернете, они поехали к ней, а затем на эту же квартиру приехали наркозависимые и стали вымогать у него деньги, угрожая расправой. Мать уверяла, что со мной будет так же, если я решусь на это, и несколько раз пересказала эту историю, пока я невольно не выучил ее наизусть.
Боязнь множества вещей и неуверенность в своих силах были, пожалуй, главной темой нашего совместного проживания. Если нужно было куда-то пойти, мать всегда приходила намного раньше назначенного времени, и мы просто сидели и долго ждали своей очереди. Она обходила стороной недостаточно освещенные, по ее мнению, улицы, вздрагивала от неожиданности, когда кто-нибудь обращался к ней с нейтральным вопросом, например: «Который час?» или «Как пройти в библиотеку?». Словно стремясь уберечь меня от этого состояния, она без конца говорила, что мне нужно делать. Каждое мое действие контролировалось ей поминутно. Я должен был приходить из школы не позже, чем через сорок пять минут после окончания уроков, а если задерживался, она обрушивалась на меня с криками и сумбурными вопросами: где я был, с кем, что делал и так далее.
