— Новости. Снова пожар. И там вас засыпало. А потом сразу ведущий этот. И я не знала, все ли с вами в порядке. А тут вы появляетесь. Скажите, что с вами все в порядке?
— Конечно, — нахожу в себе силы даже улыбнуться, хотя дышать нечем. Она так близко, так тесно вжимается. — Теперь так точно.
— Раздевайтесь, — командует она, а я хмурюсь.
— Зачем? То есть я, конечно, понимаю… Но мы в офисе и утро уже. Давай лучше ты в обед ко мне поднимешься и пожалеешь героя, как следует.
— Не о том думаешь. Я видела, что один осколок попал тебе на руку. Значит, там может быть порез. Раздевайтесь!
Она тут же идет к двери и щелкает замком, подходит, пока я безропотно снимаю пиджак. Она ахает, увидев красное пятно и дыру в рукаве рубашки. Ведет меня к столу и толкает в кресло.
А я продолжаю ощущать запах гари, но через него, как через завесу, пробивается запах антисептика. И другой запах. Ее. Никогда не думал, что смесь этих ароматов будет действовать похлеще алкоголя. Я думал, что раньше пьянел. Да я сейчас еле в сознании.
— Больно не будет? — спрашиваю, но не успеваю опомниться, как она выливает в рану полфлакона.
— Полина!
— Да-да, именно так меня зовут, — усмехается она, пока я шикаю и матерюсь.
Потом застываю, потому что она подходит спереди, наклоняется и начинает сама расстегивать мою рубашку. Пуговица за пуговицей.
Коса задевает щеку, обволакивая запахом, нежностью волос. И меня накрывает так, что зубы сводит.
Она разводит полы рубашки в стороны, прикусывая нижнюю губу и глядя строго на руку, пока я, как одержимый, вжимаю пальцы в подлокотники кресла и повторяю себе одну и ту же фразу: «На рабочем месте нельзя. Нельзя. Нельзя».
Но как же хочется.
Шиплю снова, когда она, стянув рукава окончательно, выливает остатки вещества, прикладывает ватный диск. Смазывает йодом неглубокую рану и залепляет широким пластырем.
— И откуда у нас аптечка? — спрашиваю. Что угодно готов спросить, лишь бы не думать о невинно-белом лифчике, мелькнувшем в вырезе скромной рубашки. Никогда не думал, что столь простые вещи будут действовать хлеще эротического белья.
— Купила, — я знаю, что и ей плохо. Она помогает мне одеться обратно так медленно, словно не желая этого. — Ну то есть заказала от компании. Подумала, что может пригодиться.
— Пригодилось.
Разговор шепотом, глаза в глаза, и ее коса тяжелым кнутом касается стояка. Я ерзаю, а Полина невольно опускает взгляд. Словно провинившаяся ученица. Бл***
— Ты, значит, испугалась за меня, — терпи, терпи, ты же мужик. Не животное.
— Очень. Если бы вы умерли, кто бы мне зарплату платил?
— Это все, что тебе от меня нужно? Мои деньги? — уже не контролирую руку, что косу сжимает, чуть вниз тянет.
— Мои деньги, честно заработанные, — уточняет она, продолжая стоять, наклонившись и не говоря ни слова, когда моя вторая рука касается ее груди. Лишь вздрагивает. — Но не только.
— А что еще? — сминаю ее грудь, нахожу через ткань сосок, ласково поглаживая. Хотя и хочется сжать до крика. Чтобы губы широко раскрыла. Чтобы язык розовый показала.
— Вы. Ты. Ты мне нужен. Владимир.
— Володя.
— Володя, — выдыхает она, и я резко сокращаю между нами расстояние, сминая влажные от слез губы своими. И, кажется, в голове стихают крики, голоса, остается только неумное желание обладать этой девушкой прямо сейчас.
И я резко усаживаю ее к себе на колени, нетерпеливо расстегивая пару пуговиц на рубашке одной рукой, другой продолжая держать в кулаке косу. Стягиваю лишнее через голову.
