– Гриш, – начал я, потягивая апельсиновый сок, – хочешь прикол?
– Если снова про Пайку – тогда лучше не надо, – буркнул кот, вылизывая лапу. – Я, между прочим, ночами снился себе в тапочках на корабле и с личной кошкой-ассистенткой. И в этом сне не было фиолетовых прядей и ботфортов на каблуке.
– Она в Париже.
– Ах ты ж мать твою, – мяукнул Григорий так громко, что даже багет, который он грыз, подпрыгнул.
– Да, – сказал я спокойно. – Причём, что интереснее всего, она пытается притвориться, будто в Брюсселе. Типа я не увижу её геометку. А она, между прочим, неподалёку от вокзала Сен-Лазар. В засаде.
Григорий шел попить и остановился, как вкопанный. Его шерсть слегка приподнялась на холке.
– Засада?.. Подожди. Она что, думают, что ты клюнешь на фотку с бельгийской вафлей в Инстаграме?
– Именно. Она меня ловят как ленивого карпа на глянцевую наживку.
– А ты?..
– А я плыву мимо. Но оставляю пузырьки – пусть думают, что я близко.
Григорий уселся, как египетская статуэтка.
– Сколько ты говоришь брелок пробыл в ее руках? Она себе мозгов намутить не могла?
– Да какой там. В голове только глянец и гламур – сказал я.
– А ты слишком умён для своих штанов.
– Спасибо, – ответил я, поправляя свои штаны за 300 евро, купленные накануне.
– А теперь, слушай, что мы делаем. Я врубаю режим "Троянский Боб". Делаю вид, что не знаю ни о чём, и начинаю потихоньку демонстрировать признаки, что я расслабился: хожу по известным туристическим местам, публикую фотки из кафе. Как только они решат, что я потерял бдительность – она нанесет удар. Скорее всего это будут наемники, которые меня изобьют до полусмерти, отберут брелок и на этом собственно вся история. Но мы к тому моменту будем готовы.
– То есть?
– То есть ты сейчас идёшь в лавку на углу, покупаешь сыр, вино и газету. Потом мы изображаем пикник в Люксембургском саду. Всё должно быть наигранно, будто я совсем потерял осторожность и стал простым туристом.
Кот встал.
–Ты че придурок? Кто продаст коту газету?
– Ага, а сыр и вино ты значит намутишь? – засмеялся я.
– Ты знаешь, что я не ем сыр?
– Знаю, – сказал я и откинулся в кресле. – Но ты выглядишь как тот, который его ест.
Григорий, растянувшийся на подоконнике, поднял голову с выражением человека, которого обвинили в краже фрески да Винчи.
– Что ем?
– Сыр. Камамбер. У тебя на морде весь стиль французской буржуазии с утра до вечера. А Пайка смотрит. Через окна, через камеры. Может, даже через дрон в форме уточки. У нас в ванной.
Кот не сдвинулся ни на миллиметр. Только глаза сузились в щёлки.
– Уточка, говоришь?
Он исчез.
Просто – пшик! – и всё. Пылевая воронка, запах возмущения и пустота. Вдалеке хлопнула крышка унитаза. Шорох. Вздох. Стон сантехники.
Я медленно поднялся, не веря своим ушам и звукам в ванне.
И через мгновение Григорий вернулся. В зубах – та самая жёлтая уточка, которую я однажды купил на распродаже, потому что она «прикольно пищит». Теперь она не пищала. Она молчала, как будто понимала: её разоблачили.
Григорий вскочил на подоконник, развернулся к открытому окну и – ни секунды на эффектную паузу – выплюнул её вниз.
– Гришка! Я же пошутил!
– А я – нет, – сказал кот, поворачивая голову ко мне. – Бережёного бог бережёт, а не бережёного кот стережёт.
Он спрыгнул с подоконника, стряхнул с лапы невидимую пыль шпионажа и пошёл прочь, хвост трубой. Я подошёл к окну.
На асфальте внизу стояла уточка, окружённая тремя детьми и старушкой с пуделем, у которого началась экзистенциальная паника. Один ребёнок тыкал в уточку палкой. Она молчала.
