Он появлялся. За завтраком в светлой столовой (еще один шок – он ел обычную кашу с медом!). За ужином. Проходил мимо, когда она мыла пол в холле. И каждый раз он находил повод прикоснуться к ней.
– Рука, – говорил он ровно, подходя, когда она пыталась стереть пыль с высокой полки и чуть не уронила фарфоровую статуэтку. Он взял ее запястье – не грубо, но твердо – якобы чтобы поддержать. Его пальцы были теплыми, кожа гладкой. И снова – тот предательский толчок тепла под ее кожей, мурашки, заставляющие тело вздрогнуть вопреки воле. Он смотрел ей в глаза, его ледяные зрачки сужались, будто фиксируя ее реакцию, ощущая что-то сквозь контакт. Через секунду он отпускал.
Или: она несла поднос с чаем для Коры. Он вышел из кабинета на втором этаже. Их пути пересеклись на лестнице.
– Пульс, – заявил он без предисловий. Его пальцы легли на ее тонкую шею, под челюсть. Прикосновение было быстрым, профессиональным, но Элира застыла, как кролик перед удавом. Его холодные серые глаза смотрели не на шею, а прямо в ее глаза, изучая расширение зрачков, дрожь губ. Он чувствовал бешеный стук ее сердца. – Слишком частый. Отдохни после. – И он ушел, оставив ее стоять с подносом, дрожа всем телом, с ощущением жжения там, где касались его пальцы.
Эти «исследования» были краткими, деловитыми, всегда под каким-то предлогом. Но Элира чувствовала их истинную цель. Он изучал ее. Изучал ту странную связь, что возникала при прикосновении. Изучал ее. Каждый раз после такого контакта он становился задумчивее, его взгляд задерживался на ней дольше, с тем же жадным, аналитическим огнем, что горел в подсобке кабака.
Однажды, после ужина, Кора попросила Элиру отнести в кабинет Кая чистые бинты и мазь (видимо, стандартный набор инквизитора). Элира замерла у закрытой двери, боясь постучать. Она слышала его шаги внутри. Собравшись с духом, она постучала тихо.
– Войди.
Он стоял у большого окна, за которым темнел сад, залитый лунным светом. На нем был просторный темно-синий халат, подчеркивающий ширину плеч. Он обернулся. Взгляд его был прикован к ней, точнее, к ее груди, где под тонкой домашней рубашкой (уже не грубой, а чистой, выданной Корой) угадывался жалкий бугорок мешочка.
– Запри дверь, – приказал он ровно, без повышения голоса.
Холодный ужас сковал Элиру. Она метнула взгляд на дверь, на выход. Бежать? Куда? Она была в его логове. Дрожащей рукой она толкнула тяжелую дубовую дверь, щелчок засова прозвучал как приговор. Она повернулась к нему, спиной прижавшись к дереву.
– Мешочек, – сказал он, делая шаг вперед. Его ледяные глаза не отрывались от ее груди. – Отдай его. Сейчас.
– Н-нет… – прошептала Элира, инстинктивно прикрывая это место руками. – Пожалуйста… без него я… – Она не могла даже выговорить.
– Отдай. – Он стоял в двух шагах. Его тишина была страшнее крика. В ней чувствовалась стальная воля, готовая сломать любое сопротивление. Физически или магически – неважно.
Отчаяние смешалось с паникой. Она поняла, что сопротивляться бесполезно. Слезы наворачивались на глаза. Дрожащими пальцами она полезла под ворот рубашки, нащупала шнурок. Развязала. Вытащила маленький, потертый мешочек из выцветшей кожи, туго набитый колючим содержимым. Он казался таким жалким и беспомощным в ее тонкой руке. Она протянула его ему, словно отдавая свое сердце.
Кай взял мешочек. Его пальцы сжали грубую кожу. Он не сразу посмотрел на него. Его взгляд был прикован к ней.
