Прошла секунда. Две. Ничего. Элира стояла, сжавшись, ожидая… Чего? Удара? Заклинания?
Потом она почувствовала. Глубоко внутри, под слоем привычной слабости и страха, что-то дрогнуло. Словно пробка была выдернута из бутылки. Тепло. Легкое, золотистое тепло начало подниматься из самой сердцевины ее существа. Оно разлилось по жилам, по мышцам, по коже.
Сначала это было едва заметно. Легкое свечение из-под тонкой ткани рубашки на груди, там, где раньше лежал мешочек. Как будто под кожей зажглась крошечная лампадка. Потом свет усилился. Заструился мягкими, волнующимися волнами, пробиваясь сквозь ткань. Он не был ослепительным, но в полумраке кабинета он был явным. Золотисто-янтарным, чистым, как первый луч солнца после грозы. Он залил ее грудь, шею, начал распространяться по ключицам, по плечам. Кожа на руках, тонкая и прозрачная, начала светиться изнутри мягким сиянием, проступая голубоватыми прожилками, как карта неведомой энергии. Даже ее лицо, бледное и испуганное, озарилось изнутри этим теплым светом, делая огромные глаза еще более бездонными, а слезы на ресницах – сверкающими каплями.
Элира застыла. Она чувствовала этот свет. Чувствовала его силу, его жизнь. Вместе с ним она почувствовала давно забытый приток сил.
Кайлор Вейн наблюдал. Молча. Неподвижно. Его каменное лицо не выражало ни страха, ни гнева. Лишь абсолютную, леденящую концентрацию ученого перед уникальным феноменом. Его серые глаза сканировали каждый сантиметр ее светящейся кожи, фиксируя интенсивность, цвет, распространение.
– Так… – прошептал он наконец, и в его голосе прозвучало нечто новое – не холод, а почти… благоговение перед открытием. Он поднес мешочек к носу, не глядя на него, его взгляд все еще был прикован к сиянию Элиры. Он осторожно вдохнул запах горечи и пыли. – Горькая полынь. Корень черного папоротника. Ночная фиалка. Ингибиторы. Подавители. – Он посмотрел на мешочек, потом снова на нее, на ее светящуюся грудь. – Ты сама собирала?
Элира стояла, залитая собственным светом, чувствуя себя абсолютно обнаженной, выставленной напоказ. Страх, гнев, отчаяние – все смешалось. Она видела в его глазах не злобу, а холодный, алчный научный восторг. Он видел в ней не человека, не врага, а источник. И это было невыносимее всего.
– Н-нет… – прошептала она, голос дрожал, свет на ее горле пульсировал в такт сердцебиению. – Мама… перед… – Она не смогла договорить. Картина всплыла перед глазами: дым, крики, кровь на камнях поместья, мать, судорожно сжимающая ее руку, шепчущая рецепт спасения сквозь хрип, проклиная людей в багровых мантиях. Ее свет, вероятно, вспыхнул ярче от нахлынувшей боли.
Кай наблюдал за этой вспышкой. За дрожью, за слезами, сверкающими на светящихся щеках. Он сделал шаг вперед, сокращая дистанцию. Его тень накрыла часть ее сияния.
– Зачем? – спросил он снова. Тот же вопрос. Но теперь он видел ответ. Он хотел услышать его от нее. Хотел увидеть, как эмоции влияют на свет.
Отчаяние переполнило Элиру. Оно вырвалось наружу, как гной из нарыва, вместе со словами, которые она копила годами в темноте страха и ненависти. Ее свет заколебался, заиграл более яркими бликами.
– Чтобы не светиться! Чтобы вы не нашли! Чтобы не убили как… как всех! – Она задыхалась, слезы текли по светящимся дорожкам на щеках. – Мы не нападали первыми! Никогда! Мы просто… жили! Светились… как сейчас! А вы придите с огнем и железом за нашим светом! – Она выкрикнула это, не думая о последствиях, глядя прямо в его ледяные, безжалостные глаза, отражающие ее собственное сияние.
