Будни и праздники императорского двора - страница 57

Великие княжны Мария и Ольга сами стремились овладеть русским языком. Один из сюжетов воспоминаний великой княжны Ольги Николаевны за 1841 г.: «В конце декабря Мари и я заболели одновременно, Мари – рожистым воспалением лица, а я – сильным кашлем… Мы решили переводить с английского на русский язык»[310].

В отличие от Олли (Ольги) ее младшая сестра Адини (Александра Николаевна), у которой была английская воспитательница, «не научилась свободно говорить на своем родном языке»[311]. Ситуация постепенно меняется к концу жизни Николая I. В одном из писем А. Ф. Тютчевой от 4 июля 1855 г. рассказывается о семейной сцене с участием малышки Марии, дочери Александра Николаевича и Марии Александровны, родившейся 5 октября 1853 года (к этому времени у нее была сестра и четверо братьев): «Все четверо красивые мальчики, они прелестно смотрятся рядом с маленькой сестричкой, бело-розовой, крошечной и очаровательной, напоминающей сказочную принцессу. Она удивительно развита для своего возраста. <…> Перед десертом принесли малышку, и Государь посадил ее на колени. Ее ничуть не смутило большое общество, сидевшее за столом, и она спокойно вела беседу. Она очень кокетничала с Орловым, звала его по имени. Надо сказать, она запоминает имена тех, кого видит, и узнает всех. После обеда она отправилась играть в детскую избушку, а когда Государыня нас отпустила и малышка увидела удаляющегося Орлова, то высунула голову из-за двери и изо всех сил закричала по-русски: "До свидания, Орлов!" Она была довольна, когда он вернулся и поцеловал ее крошечную августейшую ручку»[312].

В повседневную культуру двора русский язык внедрялся медленно и неохотно. Маркиз де Кюстин в 1839 г. особо заметил: «Реформа императора Николая затрагивает даже язык его окружения – царь требует, чтобы при дворе говорили по-русски. Большинство светских дам, особенно уроженки Петербурга, не знают родного языка; однако ж они выучивают несколько русских фраз и, дабы не ослушаться императора, произносят их, когда он проходит по тем залам дворца, где они в данный момент исполняют службу; одна из них всегда караулит, чтобы вовремя подать условный знак, предупреждая о появлении императора, – беседы по-французски тут же смолкают, и дворец оглашается русскими фразами, призванными ублажить слух самодержца; государь гордится собой, видя, доколе простирается власть его реформ, а его непокорные проказники-подданные хохочут, едва он выйдет за дверь…»[313]

Но в общении с женщинами Николай Павлович традиционно переходил на французский язык. Так было принято. В «Евгении Онегине» А. С. Пушкин (эти строки написаны летом 1824 г.) писал о Татьяне:

Даже императрица Александра Федоровна недостаточно хорошо говорила по-русски. Когда требовалось, Е. Ф. Канкрин говорил по-русски, хотя и ломаным языком[315].

Весьма интересно чтение стихов фрейлиной Е. Ф. Тизенгаузен 4 января 1830 г. на костюмированном балу в Аничковом дворце, где женские роли исполнялись мужчинами, а мужские – женщинами. Это ей с письмом от 1 января 1830 г. А. С. Пушкин послал в Зимний дворец текст стихотворения «Циклоп», начинающийся словами: «Язык и ум теряя разом…» Бал давала великая княгиня Елена Павловна в честь императрицы[316]. На балу прозвучало 17 стихотворений, из которых три были на русском языке. Красивая фрейлина Е. Ф. Тизенгаузен изображала на балу страшного циклопа и на русском языке читала это стихотворение