Быт Бога - страница 29

И я, который я, и я, моё тело, и я, тот Мальчик, – они в этом шаре-пространстве, как в сосуде прозрачном и полном сока. Стенки сосуда-шара тонки, тягучи и податливы. Но никогда не прорываются. И даже если кто-то, посягая на меня, обнимает меня, то лишь продавливает шар. Но тонкая стенка между мною, телом моим, и грудью обнявшего меня всё-таки остается.

Да я, пожалуй, так бы и крикнул: знаю о себе всё!..

Ничего не понять, если…

Я – я. И должен беречь и тело, и Мальчика.

Брат! – О, младенец, я, с рук чьих-то, видел, как Брат мой, ребёнок, стриженный, большеголовый, с ушами оттопыренными, голову эту свою, его, сунул – ради вящего своего баловства – в спинку деревянного стула… И не смог вынуть обратно!.. Плач! Паника… Сестрёнка, тётка… Потом – Отец, Мать!..

Окружающие, окружающие…

Всего-навсего.

Зато – сны!.. Они же – мои. Они же – мне… Сны-полёты!..

В школьное моё время заставляли на уроке меня петь – и я услышал чей-то незнакомый, из себя, голос…

Со Времени Крика вдруг – наверстывая – стал смело себе: я – я, я – в моём, я – побывать… Со вчерашнего вечера, с Братнего, сразу, небось, себе: да, сон-тело, да, Мальчик, да, шар…

Встал, поднял лицо вверх – где он, верх… Покой уверенный: я видел землю не плоскою, а – овальною!..

Каждый вздох я помнил, что не забываю о том сне.

Я – просто я, а далеко, глубоко внизу – зелёно-голубая, травяная, лесная земля. Там, внизу, я уже был, бывал, ходил ребёнком, и знаю, что эти коробочки – дома, что эти ленточки – дороги. Я – я, а вокруг – тугой тёплый свободный ветер: свежит мои глаза, забивает мой рот, затекает в мою грудь – хоть я и не вижу своего тела. Я не знаю, как сюда, где высоко и ветренно, попал, не знаю, как тут держусь, не знаю, возвращусь ли на землю, не знаю даже – чего хочу, не знаю – надо ли хотеть, и – надо ли знать…

Пространство – и я: земля, овальная вдали по горизонту, ветер – и я.

Только я, только.

И всё это мне – далось.

Я смело, оказалось, шагал.

Вот спасение! Единственное спасение!.. Спасение и есть, когда – единственное.

Здание вдруг я увидел – и, забыв, что у меня есть тело, сделал два-три шага… на месте… Как же я иду? – Ведь – к восьми, к восьми!..

И уже шёл куда-то – лишь бы Здание не видело меня.

Утром – утром сегодня само собой было, что надо уходить из "общаги", как и всегда, перед восемью – до прихода комендантши. И я привык в "управу" к восьми; словно тоже само собой было – в Кабинете чистом, вымытом, проветренном легко постоять, посидеть, легко послушать по коридору другие шаги и другие ключи…

И всё равно мне было, знают ли об этом. До вчерашнего дня!.. И – поскольку я… этот и этот – в жизни есть жизнь, которая "до" и есть жизнь, которая "теперь".

Но ведь раз так, лучше – "лучше"! – тем более идти, как я всегда ходил!..

Но вдруг никто раньше и не замечал, что я каждый день к восьми!.. И скажут: известно, по какой причине!..

И я – куда бы от Здания подальше…

Как бывать? Как бывать?

Не так давно сказал мне "опер" один, как же – за рюмкой, что с самого с моего начала в "органах" за мной был "хвост"… И "опер" рассказал, и без смеха, – а я тогда явно вообразил навсегда, – как "хвост" тот выбился, на дожде-морозе, из сил и прозвал меня, для "оперов", Домоседом…