— То есть ты так просто расслабляешься? — спрашиваю тихо.
— Так я просто трахаюсь, малышка, — улыбается мне широко. — Просто забудь то, что видела.
— Мне плевать, — гордо вздергиваю подбородок. — Уже забыла.
Ваня бросает взгляд на мои ноги. На мне короткое черное платье, которое оголяет бедра, с этим я ничего поделать не могу.
Ноги у меня красивые, так что я не стесняясь вытягиваю их.
Пусть смотрит. Я не хуже его куриц.
Ваня тянет руку на заднее сиденье и достает оттуда джинсовку, бросает мне на колени:
— Держи.
— Зачем это?
— Прикройся.
Фыркаю и забрасываю джинсовку назад.
— Тебе не нравятся мои ноги? — спрашиваю с вызовом.
— Наоборот. Нравятся больше чем нужно, — криво улыбается.
Хмыкаю и складываю руки на груди:
— Тогда я тем более не собираюсь их прятать.
— Ты играешь с огнем, детка, — глаза у Ивана загораются. — Ты подруга моего брата, так что притормози.
— Это ты притормози, — киваю на его ширинку и дергаю бровью. — Если сможешь.
Я была молода, глупа, наивна. И по уши влюблена в отца Паши. Если бы он сиганул со скалы, я бы прыгнула следом за ним, даже не раздумывая.
Такая она, первая любовь. Всепоглощающая и уничтожающая, куда ж без этого. Когда тебе восемнадцать и вся жизнь впереди. Когда ты молод, красив.
Можно ли назвать это ошибкой? Эту наивную веру в то, что все достижимо, что даже самого отъявленного бабника можно заставить любить?
Не ошибка, нет.
Опыт, который проходят многие. Кто-то воет в подушку или напивается в клубах. Кто-то клин вышибает клином.
А я вот содрогалась над унитазом, проклиная его и весь мир вместе с ним.
Даже тогда мне казалось — все решаемо. Все поправимо. Он поймет и примет. Я не хотела, чтобы так, но ведь это не только моя ответственность!
Не принял.
По сути, не принял никто. Держу ли я на них зло за это? Если только немного, и то — остаточное, скорее как давно сросшийся перелом, который еще иногда пульсирует, реагируя на изменение атмосферноего давление.
А он меня не узнал…
Горько усмехаюсь.
Как такое возможно? Неужели я настолько изменилась, что узнать меня нереально?
Нет, думаю, дело тут в другом. В том, что он и не думал обо мне все эти годы. Просто вычеркнул меня из своих мыслей и продолжил жить счастливой жизнью, наполненной другими женщинами.
Я не искала информации об Иване Островском.
Город огромный, а я давно сменила круг общения и больше не отсвечиваю в тех кругах. Светское общество — это больше не про меня.
Не то чтобы это был мой выбор…
Об Иване, как и об Игоре, я не знала ничего, вот только пару месяцев назад наткнулась на новость в интернете, что Иван баллотируется в мэры. До этого все пятнадцать лет прошли словно под знаком вопроса.
Что ж, пусть все так и останется. Меня устраивает не знать. И жить свою тихую и спокойную жизнь.
Достаю из духовки запеканку с грушей, аккуратно отрезаю кусочек и кладу на тарелку, ставлю перед сыном. Тот моргает медленно и сонно потягивается.
— Чтобы все съел, — угрожаю ему лопаткой.
— Будет сделано, — вяло отдает мне честь.
Я сажусь напротив и тоже принимаюсь за завтрак.
— Я вчера с тренером говорила.
Стонет.
— Ты пропустил две тренировки.
— Вторую не по моей вине.
Пашка правда ответственно подходит и к школе, и к футболу, так что я понимаю, что здесь не желание тупо сбежать.
— Сегодня по-любому попаду на тренировку, не переживай, мам. — Запихивает в рот половину запеканки. — Ммм, фкуфно!
— Там еще осталось, — указываю на форму.
