– Полгода на больничном? – я задумчиво повторила слова подруги.– Это чем же он таким болел?
–Не знаю, – приятельница покачала головой и развела руками. – Слушай, а у тебя ничего к чаю нет? Я позавтракать не успела.
– Ты ж на диете, – я усмехнулась. Юля всю свою сознательную жизнь борется с лишним весом, а вот он с ней не борется. Он ее полюбил и трепетно приклеился к ее бокам и уходить не хочет.
– Но жрать-то хочется, – резонно замечает девушка.
– Ну да, аргумент, – я покачала головой. Вот она сейчас натрескается, а вечером будет страдать перед зеркалом, когда будем домой переодеваться, что бока, живот и кожа дряблые. – Там мне мама бананы посушила, но ты не налегай. Они калорийные, – предупредила я подругу.
Пока Юля рылась в моей сумке для обедов, я сделала вид, что читаю карту больной. Той самой, из второй палаты, а сама задумалась о том, что мне делать. Уволиться? Да ну. Глупость. Я, конечно, не думаю, что у Кроссовского память отшибло и он не помнит меня, или при встрече сделает вид, что не знаком, но не будет же он пакостить мне и распускать слухи. Да и какие слухи он может распустить? Что мы когда-то встречались? Ну так что в этом такого? О существовании Тимурки знает Юля и Маргарита Павловна. Ну еще пара девочек-медсестер, с кем общаюсь. О том, кто отец моего сына, знает только Юля. Даже маме я не сказала. Просто сказала, что беременна и рожать буду. На ее вопросительный взгляд ответила, что замуж не выхожу и не предвидится. Все, на этом наше обсуждение отца моего сына было окончено. Спасибо мамуле, она у меня невероятно понимающая. Она взяла на работе декрет по уходу за внуком и помогает мне всем. Я же содержу нашу семью. Поэтому вариант с увольнением я даже не рассматриваю, потому что я в нашей семье добытчик. А значит, фыркнуть, развернуться и уйти в неизвестность я не могу. Я должна думать о завтрашнем дне. А это значит максимально профессионально вести себя с Демидом. Как нас учили общаться с пациентками. Тактичное и вежливое обращение. Вот и с ним буду максимально тактична и вежлива. Сделаю вид, что, несмотря на то что мы знакомы и когда-то встречались, сейчас он мне безразличен, я равнодушна и не испытываю к нему никаких отрицательных эмоций.
А эмоции во мне просто бурлили. Они кипели, готовые разразиться взрывом, но я себе такое позволить не могу. Хоть все и говорят, что во врачебной профессии у нас равноправие, но я не соглашусь. Если возникнет конфликт между врачом-мужчиной и женщиной, то, скорее всего, примут сторону мужчины. Вот такой вот перекос по половому признаку. Поэтому доводить до открытой конфронтации я не хочу. Работу терять не хотелось бы. Тем более грядут большие перемены. Вот Юля на хвосте принесла, что якобы директора менять будут. Нынешний где-то проштрафился.
– Анастасия Константиновна, там во второй палате такое творится! – постовая медсестра, которая не так давно выходила из ординаторской, чертя полосу на потолке задранным носом, сейчас заскочила в комнату, выпучив глаза от испуга.
– Что творится? – я вскочила и хотела уже бежать за девушкой, но вернулась и схватила карту пациентки со стола.
– Там новый кардиолог пришел, ну и начал стандартные вопросы про ребенка, беременность. А “эта” орать начала, что не хочет ничего знать про ребенка и чтоб его поскорее вытащили из нее, – шепчет мне Кристина, пока мы быстрым шагом, переходящим в бег, направляемся во вторую палату.
