При подходе к палате я отчетливо слышала мужской голос, который что-то говорил. Слов не разобрать. Но вот когда я открыла дверь и вошла в сопровождении Кристины, в палате стояла гробовая тишина.
– Доброе утро, – я сделала вид, что пришла проведать пациентку, а не по жалобе медсестры. Видимо, спасать никого уже не нужно, потому делать акцент на возникшем конфликте между врачом и беременной не стоит. – Как ваше самочувствие? – я улыбнулась и обратилась к девушке.
– Настя? – Демид растерянно захлопал глазами, уставившись на меня.
– Анастасия Константиновна, – поправила я мужчину и улыбнулась холодно, одними уголками губ.
– Как ваши дела? – я демонстративно повернулась к девушке. – Как самочувствие?
– Мне не нужен кардиолог, – девушка поджала губы.
– У плода во время УЗИ выявлены некоторые аномалии. Они могут вылиться в сердечные патологии. Потому я попросила Демида Максимовича вас осмотреть, ознакомиться с ситуацией и дать некоторые рекомендации, – я протянула карту Кроссовскому, который еще не отошел от шока.
– Я не хочу этого ребенка и просила сделать мне аборт, – девушка зло переводила взгляд то на меня, то на мужчину.
– Вы поступили в наше отделение для сохранения беременности, – попыталась напомнить я цель ее поступления в нашу клинику. – Медицинских показаний для прерывания беременности нет, срок слишком велик. Если все будет хорошо, то через пять-семь недель вы родите, – пытаюсь я успокоить девушку. Но мои слова словно катализатор. Она начинает остервенело кричать и биться в истерике. – Кристина, успокоительное! – кричу я медсестре. Сама же бросаюсь к девушке и пытаюсь прекратить ее метания по кровати, пока она не навредила сама себе и ребенку.
– Вы не понимаете, – девушка сперва отталкивала меня, а потом прижалась к моему плечу. – Маша умерла. Дима сказал: это я виновата, не могу родить здоровых детей. И ушел. Зачем мне сейчас этот ребенок? Я не вытяну ее одна, – Кристина колет успокоительное, а беременная девушка даже не реагирует.
– Вы справитесь, а Дмитрий поймет, что сказал глупость, и вернется, – я укладываю девушку на подушку и глажу ее голову.
– А если и этот ребенок будет таким же, как и Маша? – девушка беззвучно плачет.
– Не будет. Мы все сделаем, и ваша малышка родится здоровой, – я глажу девушку по голове, пока она не успокаивается и не засыпает.
– Кристина, попроси согласовать установку камеры внутри палаты и пригласи психолога к ней, когда она придет в себя, – раздаю я указания медсестре.
– Да ей не психолог нужен, а психиатр, – комментирует мои слова и все, что увидел Кроссовский. Я лишь зло сверкнула глазами и сжала челюсть, чтоб не огрызнуться на Демида. Я же обещала самой себе, что не буду реагировать. Разворачиваюсь и иду в ординаторскую.
– Настя, подожди! Я поговорить хотел, – меня окликает мужчина, и я останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему лицом.
О, как же мне хотелось сказать, что нам не о чем говорить и чтоб он катился … в Африку. Но я лишь улыбнулась.
– Анастасия Константиновна, – снова поправила я Кроссовского.
– Что? – то ли он не понял, что я имею в виду, то ли прикидывается.
– Я говорю: меня зовут Анастасия Константиновна, а не Настя, – я по-прежнему спокойно улыбаюсь, а внутри все пожаром горит, так хочется плюнуть ему в лицо от злости. – Настя – я для друзей и семьи, – и понимаю, что улыбочка у меня скоро в оскал превратится.
– Ох, простите, Анастасия Константиновна, – кривляется Кроссовский. Его явно задели мои слова. – Что делать будете с этой дамочкой?
