- Какой чай, Александр Александрович! –
возмутился гувернер. – Половина двенадцатого.
- Я тоже думаю, что время совершенно
детское, - согласился Саша. – Да, это не всё. Еще мы говорили о грехе.
- О грехе? – испугался Гогель.
- Крестоносцы, взяв Иерусалим устроили там
резню и грабеж. Вот мы и обсуждали, является ли это грехом, если во славу
божию, и была ли на то Господня воля.
- Ещё Его Высочество попросил у меня
помощи с немецким, - перевела Жуковская разговор на менее скользкую тему. – А я
не посмела ему отказать.
- Да, - согласился Саша. – Сначала я
попросил Александру Васильевну быть моей спасительницей от немецкого языка,
поскольку получил письмо от академика Ленца.
- С немецким и я бы мог помочь, - сказал
Гогель.
- Конечно, - сказал Саша, - но я решил,
что это не для солдата. Только дама может найти верный тон в переписке с
университетским профессором и европейской знаменитостью.
-
Написали ответ? – спросил Гогель.
- Да, конечно, - кивнул Саша.
И забрал письма с секретера.
- Вам надо возвращаться, - сказал
гувернер. – Прощайтесь.
Саша вздохнул.
- До свидания, Александра Васильевна, -
сказал он. – Мне бесконечно горько покидать вас столь неожиданно. Надеюсь, что
у нас ещё найдется, что обсудить из истории мировой литературы.
И слегка поклонился.
А она присела в церемонном реверансе.
- Я надеюсь на вашу скромность, - сказал
Саша Гогелю, когда они спускались в детскую на второй этаж. – Говорить ту не о
чем, но Токвато Тассо – это сложно. Как бы чего попроще не выдумали.
- Николай Васильевич тоже знает, что вы
пропали, - заметил Гогель.
- Зиновьев тоже человек чести.
- Но мы обязаны…
- Папа́ я беру на себя. Думаю, он меня
поймет.
В последнем Саша совсем не был уверен.
- И что написал Ленц, Александр
Александрович?
- Что, если уж я переписываю его учебник,
неплохо бы назначить его ответственным редактором, поскольку я недостаточно
опытен, чтобы делать это без его супервайзинга.
- Без чего? – растерялся Гогель.
- Бесценных консультаций. И я с этим
совершенно согласен. Его же учебник.
- Вы переписываете учебник академика
Ленца? – поразился Гогель.
- А Соболевский не говорил? Он мне немного
помогает.
- Нет, пока.
- Учебник, к сожалению, слегка устарел.
17 апреля в день рождения государя был
большой выход. Так что вернулась в Зимний.
Члены царской семьи и придворные собрались
в Малахитовой гостиной.
Было утро, но солнце давно взошло и заливало
город ослепительным светом. По синей Неве плыли редкие бело-голубые льдины,
невероятной толщины и чистоты. Говорят,
такие приносит с Ладоги.
Жуковская была здесь. В придворном платье:
верхнем – из пурпурного бархата с золотым шитьем, нижнем – расшитым тем же
узором белым атласе. Рукава с разрезом, как у Василисы Премудрой из сказки. И
на голове что-то золотое, похожее на небольшой кокошник, и с него падает почти
до пола тончайшая белая вуаль. И на плече голубой бант с шифром императрицы.
Саша улыбнулся и слегка поклонился ей, не
решившись подойти ближе. Учитывая обстоятельства, чтобы не усугублять.
Отреагировать она не успела, потому что в
зале появился Папа́ в окружении военных и пришлось приседать в реверансе.
Царь сиял не хуже позолоты потолка, люстр
и капителей.
- Дама и господа! – сказал он. – Ведень
взят. Только что поручик граф Ферзен привез подробности.
И Папа́ ласково взглянул на стоящего рядом
молодого офицера.
