Почти вся жаркая летняя пора прошла для Ану-син в учении. «Отец школы» вбивал в память учеников слова, как гвозди. Бог, богиня, город, день, рыба, овца, праздник... Но, как он любил повторять, куча кирпичей ещё не дом. И учил складывать слова, соединять их в фразы, связывать их в речь. Вскоре таблички учеников стали напоминать небо, усеянное звёздами. А учитель как будто всё ещё был недоволен.
- Вы черепахи, а не писцы! – покрикивал он. – Сколько успеваете написать за полдня? Одну табличку! А нужно – пять. Тот, чья рука отстаёт от уст, не писец! Нельзя того, кто вам платит, заставлять повторять два раза одно и то же! Писец должен быть внимательным – ни одного слова нельзя пропустить, ни одной ошибки нельзя допустить в важном письме вашего господина!..
Сидя на скамейке среди мальчиков, Ану-син ловила каждое слово «отца школы», быстрее других записывала под диктовку его речи. «Старший брат», проходя мимо и заглядывая в её табличку, одобрительно хмыкал, а учитель заметно выделял «сына Залилума» из десятка своих учеников. Он радовался каждому неожиданному вопросу «Убарсина», каждому проблеску самобытной мысли в его голове.
- Ты учись, – приговаривал «отец школы», ероша отросшие, непокорные вихры Ану-син. – У тебя светлая голова. Если б ты был ассирийцем, я предсказал бы тебе головокружительный взлёт на самый верх, к чину придворного писца, а так... Станешь служить у какого-нибудь местного вельможи или тамкара. Но всё равно учись! Знание само по себе награда. Ведь тебе интересно?
Ану-син молча кивала.
Но вот терпение Авасы истощилось, и в один из дней, не предвещавших никаких неожиданностей, она наотрез отказалась исполнить очередной каприз сына. Ану-син осталась работать в доме, и весь день ей было не по себе от одной только мысли, что будет с ней и Убарсином, когда их обман раскроется. Словно тень прислуживала она Авасе, украдкой заглядывала в её круглые глаза – не знает ли она уже правды? А если знает, то почему молчит? Почему? От её молчания становилось ещё страшнее...
Вечером Ану-син подошла к своей каморке и удивилась, увидев Убарсина, который сидел на пороге.
- Не могу я домой идти, – пожаловался ей мальчик. – Страшно мне. Может, мать уже узнала обо всём и отцу рассказала.
- Что же ты, здесь ночевать будешь? А завтра? Не пойдёшь домой – только хуже будет.
Ану-син успокаивала мальчика. Но как тут утешать, когда у неё самой сердце сжимается от страха? Ох, как накажет её Аваса! Не простит ей сговора с сыном, не простит обмана...
- Не пойду я, – упрямо повторил Убарсин и мотнул кудрявой головой. – Лучше убегу!
- Убежишь? Далеко ли? – засомневалась Ану-син. – Ты сын Залилума, забыл? Тебя везде найдут. Как-нибудь стерпишь наказание. А может, всё обойдётся...
В глубине душе Ану-син боялась и ненавидела это слово: «обойдётся». «Как-нибудь обойдётся», – говорила мать, уповая на милость богов, надеясь обрести их защиту и покровительство. И каждый раз ошибалась, а за очередным «обойдётся» всегда приходила беда...
В тот вечер Убарсин поздно вернуся домой.
Ану-син так и не узнала, он ли во всём сознался родителям, или Аваса сама догадалась, но наказание ждало её уже на следующий день.
- Вздумала учиться за деньги нашей семьи, хитрая расчётливая сучка? Думала, так и будешь водить меня вокруг пальца? – шипела Аваса, подступая к девочке, которую привели к ней слуги. – Как же ты посмела? Как посмела занять место моего сына, ты, которая не достойна даже пыль сметать с его ног?
