– Здравствуй, – прошептала я, дотягиваясь до завесы кончиками пальцев.
Она дернулась, не дала мне ее коснуться. Я опустила руку. Села на землю, подогнула под себя ноги.
Вокруг царила тишина: здесь и ветер не смел шуметь.
Я всматривалась в черный туман, силясь разглядеть в нем хоть что-нибудь. Меня из-за него выслали двадцать лет назад, когда мне было всего три годика, так что я ничего не запомнила. Разве что того мужчину, Безликого, который принес меня в Костиндор. Он чуть сдвинул капюшон, открывая лицо, посмотрел на меня ярко-красными глазами и улыбнулся.
И бабушка ничего не рассказывала о мире за завесой. На любой мой вопрос о том, что за Туманом, она хмурилась и просила никогда не спрашивать. А еще она не раз говорила, что в Костиндоре мир куда светлее и мы должны быть благодарны судьбе, что можем здесь остаться.
Ну а я привыкла. По родителям не скучала: не помнила их. Для меня дом был там, где бабушка, и другого я не знала.
Туман снова дернулся, когда я вытянула правую ногу, потому что она затекла. Завеса не позволяла дотронуться до себя даже случайно, будто и впрямь живая.
– Мам, – позвала я без какой-либо надежды. – Ты меня слышишь? Бабуля говорила, ты знаешь обо всем, что происходит с нами. Значит, еще и видишь? Мне нужна помощь. Твоя, папина или еще кого. Бабушка умерла, я совсем одна осталась. У меня ни друзей, ни семьи…
Я вздохнула. Покачала головой, усмехнувшись. Дурочка какая-то – сижу тут, сама с собой разговариваю.
– Меня сегодня будут судить за то, чего я не делала. А ты ведь, наверное, знаешь, что бывает с теми, кто колдовством лишает человека воли? Ну и пусть деревенские никакого колдовства никогда не видели, они все равно верят, что я способна на подобное. Впрочем, меня бы и за мелкое хулиганство осудили, такова уж судьба.
Я помолчала, прислушиваясь к тихому шелесту завесы.
– Не знаю, почему вы с папой меня бросили, и я не прошу вас проявить ко мне родительские чувства или что-то вроде. Я только хочу попросить помощи. Помогите мне выжить, пожалуйста. Я обещаю, что никогда не стану требовать чего-то большего. Только… Подарите мне жизнь еще разок. Мне самой не справиться, а когда назначат наказание, то остается молиться, чтобы это была не смерть. Забьют камнями или сожгут прилюдно и глазом не моргнут! Мам…
Я осеклась, закусила губу до боли. Никто меня не слышит, чего стараюсь?
Резко поднялась, поправила платье, ставшее теперь не только мокрым, но и грязным, и двинулась в сторону дома. Зря только время потратила.
Жаль, не могу уйти далеко от завесы: умирать не хочется. Бабуля давно дала понять, что только близость к Туману поддерживает в нас жизнь… Теперь уже только во мне.
До полудня я успела нагреть воды в бане и постирать свою одежду. Бабушкину я долго перебирала: что подходило мне по размеру, то оставила, а одно из платьев надела, кинув в стирку то, в котором ходила к туману. Что показалось слишком ветхим, то пустила на тряпки.
Не хотелось думать о том, что моя жизнь может вот-вот оборваться по приказу Петра.
За мной пришли помощники старосты – кажется, Петр называл их советниками. Звучало смешно, но Митька и Астап гордились своим званием.
– Анка! – крикнул Астап, прохаживаясь по двору.
Я видела его из окошечка в предбаннике, и, пока я собиралась с духом, чтобы показаться советникам старосты, Астап занервничал не на шутку.
– Сбежала, что ль… Слышь, Митяй? Анка-то, говорю, сбежала.
