Около шести я открыла шкафчик, переоделась, сложила всё в сумку. Привела в порядок волосы. Провела помадой по губам, чтобы не выслушивать что выгляжу как серая мышь. Лицо в зеркале было спокойно-отстранённым. Таким я научилась его делать.
Почти семь.
Время ехать домой.
А внутри – глухой, мерзкий ком.
Не хочу туда. Не хочу этого ужина. Этой роли. Этой клетки.
Но всё равно пошла.
Потому что, если не вернусь вовремя – звонок. Потом второй. Потом холодное лицо. Потом крепкие пальцы на запястье.
А значит – нужно ехать.
Нужно быть «женой».
Двор утопал в полумраке. Фонарь возле ворот мигал, будто тоже хотел исчезнуть. Я заглушила двигатель, но не вышла сразу. Просто сидела в машине, руки на руле, пальцы побелели от напряжения.
Вдох. Выдох.
Дом. Как сцена, где каждый вечер – один и тот же спектакль.
Открыла дверь и вышла. Сумка на плече тянула вниз, словно вместе с ней я несла собственную усталость.
Ключ щёлкнул в замке.
Я переступила порог – и сразу ощутила запах алкоголя. Виски, крепкий, резкий. Смешанное с его одеколоном.
Он был дома.
– Милааяя, вот и ты… – голос раздался с глубины гостиной. Я даже не успела снять пальто, как он появился в дверном проёме.
Рубашка расстёгнута до груди, волосы чуть растрёпаны, глаза мутные, но весёлые. Опасно весёлые.
– Почему так долго? – Он пошатывался, но подошёл быстро.
Сделала шаг назад, не успев снять пальто.
– Рабочий день, Антонио. Как обычно. – Голос был сухой, ровный. Я заранее знала: любые эмоции – как спичка в бензин.
– Ты красивая сегодня, – пробормотал он, приближаясь. – Такая строгая, хмурая… ммм, как я люблю.
Он обнял меня, руки сразу скользнули к пояснице и сжали крепче, не давая шанса выбраться. Слишком крепко. На грани боли.
– Не сейчас, ты пьян… – Я хотела остаться спокойной, но голос дрогнул.
– И что? Зато честный. – Он прижался губами к моей шее. – Ты моя. Хочу тебя.
– Отпусти… – прошептала с ноткой усталости.
Он резко отстранился, посмотрел на меня с улыбкой, но глаза были пустыми.
– Что с тобой? Всё время дёргаешься. Словно я тебе не муж, а палач. – Он склонился ближе, шепча с почти детским упрёком:
– Или ты забыла, кто вытащил твоего брата из тюрьмы, а твою семейку – из грязи?
Это было как пощёчина.
Но я не ответила.
Просто стояла.
Смотрела мимо.
И позволила пальто соскользнуть с плеч.
– Вот так, – выдохнул он и, не давая мне даже возможности подумать, принял жест за согласие и поднял на руки, неся в спальню.
Даже не верится, что раньше я любила его. В начале нашего брака – искренне, по-настоящему. Он показался мне надёжным, сильным, взрослым. Антонио был заботливым, внимательным, умел слушать и говорить так, что внутри становилось тепло. Я восхищалась им. А после растаяла и позволила своим чувствам накрыть меня с головой.
Но со временем всё изменилось. Незаметно. Сначала – резкий тон. Потом – придирки.
Он начал раздражаться от моего смеха, говорил, что я слишком эмоциональна, шумна, будто ему мешает даже мой голос.
Первый раз, когда закричал, я испугалась. А он – будто вкус ощутил. Ему понравилось это: как сжимаюсь, как замираю. Он почувствовал власть.
А когда впервые поднял руку – и я не ответила от шока, не ушла, не закричала – это только усилило его ощущение силы.
Антонио понял, что может.
Что никуда не денусь. Что я – его.
И с тех пор продолжал.
Я уже не была для него человеком. Только телом. Удобным. Безмолвным. Без воли.
А уйти не могла. Он спас моего брата. Вытащил семью из грязи. Я словно была в долгу. И поэтому терпела. Хоть внутри от него воротило. Раз за разом он повторял, что я ничто, что после него на меня уже никто не посмотрит, и продолжал издеваться.
