Вот вам и весь наш коллектив. Не было только Инессы. Она опаздывала. Причем, – всегда.
Через пять минут, уже отдышавшись, наша начальница выползала из своего угла, и мы, как истинные джентльмены, почтительно складывали свои газеты и делали в ее сторону умные лица.
– Тюлькиной, конечно, опять нет? – возмущенно подбоченивалась она.
– Почему же нет, – каждое утро возражал ей Акимов, наклоняясь и заглядывая под свой стол, – Инесса! – орал он в пустоту, – а ну-ка вылезай! Тут начальство тебя спрашивает!
И, вы не поверите, но каждое утро наша начальница наклонялась вниз, отклячивая свой необъятный зад, и каждый раз совершенно искренне возмущалась:
– Когда вы прекратите это хулиганство, Акимов! Как маленькие, ей богу! Выгораживают друг друга! Я же вижу, что её там нет! Она опять опаздывает!
– Да? – тоже каждое утро совершенно искренне удивлялся Акимов. – А я думал, она уже пришла. Да вот и она…
Дверь опять распахивалась и в комнату ураганом врывалась Инесса:
– У автобуса колесо спустило! – сразу же выкрикивала она, и после этого наш рабочий день начинался. Все, шурша, разворачивали свою документацию, включали паяльники, раскрывали рабочие тетради и…
Шли в курилку. Там собиралась практически вся мужская половина нашего отдела. Автомобилисты горячо решали свои, специфическими вопросы – кто кого подрезал, почему в машине что-то не так пукнуло, и какой козел на какой свет поехал.
Болельщики обсуждали последний матч, а счастливчики-холостяки свои вчерашние, как правило, тут же на ходу ими же самими и придуманные, альковные похождения.
Остальным оставалось лишь довольствоваться бесконечными анекдотами о том, как «однажды муж уехал в командировку, а тем временем его жена…»
Ревнивые женатики выслушивали все это натянуто улыбаясь, напряженно вспоминая при этом свои недавние отлучки из дома. Холостяки же смеялись особенно весело и непринужденно, хотя именно они в этих анекдотах страдали более всего и подвергались жутким, буквально нечеловеческим испытаниям…
В нашей же мужской группке машин ни у кого еще не было, ярых болельщиков тоже не наблюдалось, да все к тому же были уже намертво опутаны цепями Гименея. Не замужем во всем нашем коллективе была только Инесса.
О чем там, в дамской комнате, замужние дамы жаловались своим менее удачливым подругам, было для нас тайной. Хотя мы и так знали, что вся жизнь таких, как Инесса, свободных от мужского гнета, а потому глубоко несчастных голубиц, была почему-то посвящена именно тому, чтобы как можно скорее пополнить ряды тоже недовольных и уже задолбанных мужьями и бытом семейных клуш. Последние всячески отговаривали своих менее удачливых подруг от этого рокового шага, хотя сами не поменялись бы с ними местами ни за какие коврижки…
Таков уж парадокс пресловутой и загадочной женской логики. Вникать в нее все равно было бессмысленно, ибо – как можно вникнуть в то, чего нет?
Но, поскольку Инесса была единственной дамой в нашем маленьком дружном коллективе, мы, естественно, были всецело на ее стороне…
– Ну, как вчера прошло? Удачно? – спрашивал ее Акимов через секунду после того, как мы возвращались на свои рабочие места, а наша некурящая начальница, наоборот, выходила из комнаты, чтобы показаться на глаза каким-то другим, своим начальникам, возвратившимся из своих курилок.
– Да ты что! Класс! – отчитывалась перед ним Инесса.
– В ресторан водил? – строгим отцовским голосом продолжал свой допрос Акимов.
