Над головой шелестела листва, выкрикивали свой клич птицы, нет-нет и хлопнув крыльями.
Рядом что-то подвыв, зарычало, издав звук похожий на чавканье, – так делают собаки. Но Святик отреагировал не сразу, он слил все звуки воедино, не придавая, ни одному особого значения. Когда же дверь распахнулась, и на пороге оказалась перед Святиком знакомая женская шевелюра, которую недавно он видел, но вспомнить сразу не смог, перед ним прошла, покосившись, кавказская овчарка. И тут-то его облило потом, да таким холодным, что он вздрогнул. Продолжая стоять на месте, он ни сразу сообразил, что в дверях его встречает Любовь Герасимовна.
Создавалось впечатление безмолвности в каждом её движении. Все её шаги запечатлевались полом беззвучно. Руки, свесившись вдоль тела, иногда пошевеливали указательным и средним пальцами, точно по какой-то странной привычке, – что-то перебирая. Будучи в кабинете она была одета в чёрное крепдешиновое платье с белым воротничком, теперь на ней был старый халат коричневого цвета, а поверх него повязан белый фартук в красный горох, размером со среднее яблоко. Лицо сейчас выглядело живым, она смотрела с остротой в глазах и слегка улыбалась. Там, в кабинете её вид был странным, словно принуждённым, её, будто всё тяготило, не давая покоя. Святик видел нового человека. Да, и уже не хотелось назвать её Эйнштейном, – не взирая, конечно же, на причёску. Также Святик уловил от неё запах рыбы, – что было, конечно, не очень приятно (рыбу Святик не любил). Что касательно дома – это было весьма скромное убранство, – Святик не ошибся, взирая ранее на окно с ободранным фикусом… Кроме него здесь были ободранные крокусы, драцены, китайская роза, и по всей видимости, над этим постарался серый полосатый кот небывалых размеров, который сидел сейчас на стуле, то в упор смотря на незваного им гостя, то нервно полизывая одну из передних лап, не решаясь преждевременно её опустить. Ещё одно: в доме постоянно кто-то играл на фортепьяно. Мальчишки видно не было – может это – он. Самотканые половики устилали пол; у одной стены стоял «Сталинский диван», рядом с ним возвышался шифоньер, оставшийся с тех же времён. Так встретила Святика первая комната. Вторая – была с телевизором, накрытым скатертью, а сверху стояла ваза. Это сильно удивило Святика – он никогда такого раньше не встречал. Рядом стоял диван (поновее увиденного ранее), но почему-то не напротив телевизора. Полка с книгами, сервант полный хрусталя и керамики, швейная машинка с ножным приводом, два стареньких кресла с погрызенными подлокотниками – видимо следы «пушистого полосатого домоседа».
Тишина.
И… снова звуки фортепьяно.
Третья комната оказалась настолько отличённой от предыдущих, что возникало ощущение другого мира. Словно в трёх временах побывал Святик. В этой комнате всё было новым, ультрасовременным, – пол из ламината, натяжной потолок с точечной подсветкой, минимум мебели (один кожаный диванчик, длинный пенал из стекла с книгами и современными статуэтками, большая плазма, напольная ваза и такие же, как в кабинете Эльдара Романовича часы на полу, на столе ноутбук). И среди всей этой современности, казалось надменно, стоял музицирующий инструмент – самостоятельно.
Появился Елисей.
А Святик, как вкопанный стоял и смотрел на кем-то заколдованное пианино. Елисей видя удивлённое лицо, спешно комментировал:
