Но для Ули эта тетрадка значила гораздо больше. Шестьдесят четыре листа эскизов, сотня заметок в телефоне, девять глав первого романа мира Эхинацеи, десятки персонажей и сюжетных линий, любовь, предательство, интриги и убийства, магия, кровь, война и древние тайны богов – и над всем этим только её воля и взгляд. Она хозяйка этого мира, она полностью в нём свободна.
Тот, кто не был узником в своём доме, никогда не поймёт радости этой тайной свободы. И власти, конечно же, власти над персонажами, которых она сотворила, вытащила из небытия и безжалостной рукой отправляла на смерть.
Джордж Мартин, почитав тетрадочку Ули, свалился бы в жёсткий творческий кризис. Кровь хлестала бы со страниц и брызгала в глаза читателям, если бы они были.
Слава всем Древним богам, никто из родных не интересовался Улиным творчеством. И Ульяна бы сильно удивилась, если бы заинтересовались, – она давно поняла, что следует жить, скользя мимо родных. Как тот самый шар для боулинга, катись, находя в самой себе основания для жизни, в своей железной сердцевине.
Если ты не доставляешь неудобств и не обращаешь на себя внимание, то жизнь твоя довольно комфортна – в тех зазорах и изгибах общего семейного организма, куда не достаёт взгляд старших.
Поэтому завещание дедушки выбило её из колеи. Ульяну стало видно, её обсуждали, с ней оказалась связана какая-то и-с-т-о-р-и-я. А Уля ненавидела истории, в которых не являлась автором.
Бабушка предлагала продать дачу немедленно и деньги положить на счёт Ули, раз уж блудный дед решил ей оставить наследство. Мама была за, папа – человек хозяйственный и владелец строительного магазина – тоже был не против, но сказал:
– Может, для начала поживём там летом, посмотрим, что к чему? Надо ж понимать, что мы продаём?
Бабушка Лера поджала губы, но согласилась. Вот так они с Улей и оказались в СНТ «Мороки».
Название было странное, но, как объяснила бабушка, пока они тряслись в электричке, раньше рядом с СНТ был хутор Мороки, вот в его честь и назвали.
Они вышли на остановке и долго брели по разбитой лесной дороге. Сначала под ногами попадался кусками асфальт, потом его сменили выщербленные бетонные плиты. Склоны глубоких кюветов заросли борщевиком и крапивой выше Ули, а дальше начинался серый лес, полный тонких, дрожащих на ветру осин. Гулять в таком лесу не хотелось.
У калитки бабушка завозилась, отпирая замок. Полная женщина на соседнем участке пропалывала клубнику. Подоткнув платье, она, нагнувшись над грядками, медленно переступала бледными полными ногами и быстро-быстро обрывала сорняки и лишние усы в клубнике. Увидев бабушку и Ульяну, женщина выпрямилась, утёрла лоб и присмотрелась.
– Лера! – воскликнула она. – Это ты, что ли? Валерия Михална?
Бабушка нехотя повернулась и всплеснула руками.
– Нина?
– Ну точно, Лера. – Женщина бросила клубнику, подошла к забору. – А я думаю, кто это к Фёдорычу приехал. Это внучка твоя?
– Да, Ульяна. – Бабушка тронула её за рукав, и Ульяна вежливо поздоровалась.
– Надо же, какая большая! – восхитилась Нина. – А вы чего тут?
– Да вот Николай дачу отписал на Ульяну, приехали разбираться, – пояснила бабушка.
Нина посмотрела на девочку жадным любопытным взглядом.
– Да разве он её видел? Вы ж разошлись когда ещё!
– Не видел, но вот – отписал. – Бабушка покачала головой, словно и осуждая деда Николая за развод, и одновременно одобряя его последнее решение.
