Четвертая стража ночи - страница 5



Глубину промеряем шестом.
На меня, молода и желанна,
В белом платье с каймой голубой,
Смотрит с палубы верхней Диана.
Рядом спутник с подзорной трубой.
Красовался в тельняшке я рваной.
По Оке лёгкий дул ветерок.
А актёр в эпизоде с Дианой
Угодить режиссёру не мог.
Помню спутника явную злобу,
Что он с палубы верхней гоним…
Тут меня пригласили на пробу.
Фрак надели, намазали грим.
Помню, к берегу правила лодка.
Сладко билось сердечко моё…
Как держал я Диану под локоть!
Как влюблённо глядел на неё!
Сели мы на траву-мураву, и
Поцелуи, объятья без сил…
Режиссёр же, распив «мировую»,
Всё на круги своя возвратил.
Я убит. Но сниматься не бросил.
Юный отрок и рыцарь на час,
До конца в этом фильме матросил…
…Где и с кем ты, Диана, сейчас?

Касимов

А ты меня порадовал,
А ты рассветной ранью
С реки глядишь Саратовом,
Самарою, Казанью.
Брожу, любуюсь вечером
На новь, на старину.
На минарета свечечку,
Сойдя к Оке, взгляну.
Он прочен, он на якоре.
Года прошли, и вот
Я уже еду с ярмарки,
Ему – всего пятьсот.
На Набережной улице
Резная городьба.
Стоят и не сутулятся
Въездные два столба.
А за Окой на озере
Как зеркало вода,
Где с бредешком елозили
Мы в юные года.
Над церковью,
               над пристанью,
Над парком —
               птичий гам.
Шумит толпою истово
Базар по четвергам.
Грибов, ухи отведаю.
Прощанию не рад,
Во вторник или в среду я
Уеду в Волгоград.
И там зимою длинною
Мой потревожит сон
Касимовский малиновый
Церквушек перезвон.

«Мой город на Оке…»

Дела давно минувших дней…

Александр Пушкин
Мой город на Оке,
Ты от столиц вдали.
Здесь спит Сююнбике
В ногах у Шах Али.
Седой гробницы ночь.
Минувших дней дела.
Князей ногайских дочь
Покой здесь обрела.
Край текие[1], тропой
К Оке из года в год
С утра на водопой
Гусыня строй ведёт.
А окский берег крут.
Красив заречный вид.
Петра придворный шут
Здесь тоже где-то спит.
Балакирев Иван.
Бубенчики, колпак…
Плывёт Окой туман,
Рассеивая мрак.
А век, что клок сенца,
И жизнь – щепоть овса.
Угрюмее свинца
Седые небеса.
Всех, кто велик и мал,
Всех время унесло…
Касимов. Месяц март.
Тридцатое число.

«Всю неделю сыро, хмуро…»

Всю неделю сыро, хмуро,
Не разведрится никак.
По дороге, что на Муром,
И сосняк, и березняк.
От часовенки у трассы,
Где погибли шофера,
Мы всего на четверть часа
По грибы идём с утра.
Гриб пошёл, как очумелый
И как вражеская рать.
Но берём мы только белый,
На иные – наплевать.
Наберём их с полусотни,
Сотня – это самый край.
Перечистим их, посолим,
Приготовим – налетай!
Ах, как вкусно! Как сердечно
И душевно!.. Грибники
Позавидуют, конечно,
Что сейчас мы у Оки,
Где большак идёт на Муром,
Где сосняк и березняк…
Всю неделю сыро, хмуро,
Не разведрится никак.

«Покину дом, переступив порог…»

Где оскорблённому есть чувству уголок…

Александр Грибоедов
Покину дом, переступив порог.
В конце концов, не постарел ещё я!
Где оскорблённым чувствам уголок?
Конечно, это ты, моя Мещёра.
Заречный луг мне храм и мавзолей.
Уйду в ночное, сердце успокою.
Здесь хороша картошечка в золе
Костра над вечереющей Окою.
Когда мне трудно, я спешу сюда
Коней послушать ржание и топот.
Ока петляет… Проводить суда
Всё тяжелей, но помогает опыт
И лоция мелеющей Оки.
В ночи прошли всего два сухогруза.
Рассвета жду, как искренней строки.
Прошу: не оставляй меня, о муза.

«Я в августе спешу скорей…»

Я в августе спешу скорей
В овражный домик,
Где мне подвластны ямб,
                               хорей
И даже дольник.
Невольник, я обрел покой
В овражном доме.
Давно я грезил о такой