- Зачем вы ударили доброго дона Хименеса? – спросила она строго.
- Признаться, ненавижу врунов, - сказал Хоэль небрежно и пошел, прихрамывая, к дому. Катарина, конечно же, увязалась за ним, даже не оглянувшись на стонущего «доброго дона». – Он с такой наглостью врал мне прямо в глаза, что воевал при Эль-Фуэнте, что я не сдержался.
- Вы ударили его только за это? – холодно спросила она, но глаза гневно сверкали – красивые, карие глаза. Темные, но прозрачные, словно полные танцующей золотой пыли.
- Вы удивитесь, но многих в этой жизни бьют и за меньшее, - философски ответил Хоэль, переводя взгляд с личика жены на гравий под ногами. Так ему было спокойнее. Потому что миловидная мордашечка донны могла смутить кого угодно, несмотря на то, что выражала сейчас недовольство.
- Бьют! – не сдержалась Катарина. – Но только животные, а не благородные кабальеро!
- Но вы же знаете, что я вовсе не такой, – насмешливо сказал Хоэль.
- Своими поступками вы будто пытаетесь убедить меня в этом. Знаете ли вы, - она сделала шаг вперед, преграждая ему путь, - что сейчас сюда явится судебный капитан, да и судья тоже!
- С чего бы? – лениво спросил Хоэль, останавливаясь.
Катарина тоже остановилась, едва не сжимая кулаки. Она была ниже его ростом, но, хотя смотрела снизу вверх - все равно смотрела свысока.
- Дон Хименес обязательно подаст жалобу!
- Если слизняк, то подаст, - согласился Хоэль, щелчком сбивая с розового цветка жирную гусеницу.
- Да слушаете ли вы меня?! – воскликнула Катарина, проследив взглядом улетевшее на восемь шагов зеленое мохнатое тельце.
- Давайте-ка зайдем в дом, донья, - сказал Хоэль, обнимая ее за плечи, и она затрепыхалась под его рукой, пытаясь вырваться. – Не будем давать своей ссорой повод для новых сплетен, - прошептал он жене на ухо, вдыхая упоительный аромат, исходивший от рыжих волос.
Она тут же присмирела, но едва они оказались за закрытой дверью, отстранилась – тяжело дыша, вся пунцовая, похожая на самую настоящую живую женщину. Или на разъяренную кошечку, но вовсе не на благонравную вдову, в чьих жилах скисшее молоко, а не кровь.
- Совсем не нужно было обнимать меня на виду у соседей, - сказала Катарина, приглаживая волосы и поправляя платье.
- Почему? Мы муж и жена, а не любовники, - Хоэль намеренно сказал именно это слово и с удовольствием увидел, как донна Катарина краснеет все сильнее и сильнее, хотя, казалось, дальше краснеть уже было некуда. – Все по закону, донья, - успокоил он ее. – И не нарушает приличий.
- Вы… вы невозможны! – сказала она и вдруг вздохнула. – Идемте завтракать. Ждем только вас.
Она начала подниматься по ступеням, но Хоэль не поспешил за ней. Катарина оглянулась, не понимая, почему он медлит.
- Знаете, донья, лучше я где-нибудь в другом месте поем, - сказал он. – Я и так-то вас раздражаю, кошечка моя, а за столом вы и вовсе меня возненавидите, - он потер шею, но под строгим взглядом жены опустил руку и сказал: - Ну не умею я есть всеми этими ложками-кочережками. Да и пальцы сломаны, если помните. Вы лучше отправьте ко мне какую-нибудь служаночку, она меня и покормит.
Про служаночку он упомянул зря, потому что Катарина сразу побледнела – даже удивительно, как быстро отлила кровь от лица. Словно ветер дунул на клумбу белых и красных цветов, мгновенно превратив ее из алой в бледно-розовую.
- Следуйте за мной, - сказала она чопорно, вновь принимая облик добропорядочной вдовы, отчего Хоэлю захотелось повыть. – Я
