Четыре пера - страница 9

На следующее утро он поехал в Роу, и в его голубых глазах, что смотрели на мир с бронзового лица, дружелюбия было ничуть не меньше обычного. В полдесятого он уже стоял у кустов сирени и золотого дождя, но прождал бесконечно долго, а Гарри Фивершэм так и не встретился с ним ни в это утро, ни в последующие три недели. С тех самых пор, как оба окончили Оксфорд, для них стало обычаем встречаться на этом месте и в этот час, если волей случая они оказывались в городе, и Дарренс пребывал в замешательстве. Ему показалось, что он, ко всему, ещё и потерял друга.

Тем временем слухи о войне переросли в уверенность, и когда Фивершэм наконец-то явился на место встречи, у Дарренса были новости.

– Я же говорил, что удача, возможно, повернётся ко мне лицом. И вот это случилось. Я еду в Египет, в штаб генерала Грэхэма. Говорят, что позднее мы переправимся через Красное море в Суакин.

Его радостный голос, свидетельствующий о хорошем расположении духа, несомненно, возбудил в глазах Фивершэма зависть. Даже в тот счастливый момент, в миг удачи, Дарренсу показалось странным, что Гарри Фивершэм завидует ему, – странным, но приятным. И он растолковал зависть в свете собственных устремлений.

– Я понимаю – твой полк вынужден остаться, и это незаслуженно тяжёлая участь для тебя, – сочувственным тоном сказал он. Пока они ехали бок о бок верхом на лошадях, Фивершэм молчал, а затем, когда они приблизились к стоящим под деревьями стульям, сказал:

– Этого следовало ожидать. В тот день, когда ты ужинал у меня, я подал документы.

– В тот вечер? – спросил Дарренс, поворачиваясь в седле, – то есть после того, как мы ушли?

– Да, – сказал Фивершэм, принимая поправку и думая, нарочно ли это он. Но Дарренс дальше ехал молча, и опять Гарри принял молчание друга за упрёк, и опять ошибся, потому что Дарренс неожиданно заговорил, искренне и сквозь смех:

– Я помню, ты нам в тот вечер всё объяснил. Право же, хоть убей, я не могу не жалеть о том, что мы едем не вместе. Когда ты уезжаешь в Ирландию?

– Сегодня вечером.

– Так скоро?

Они повернули коней и опять поскакали на запад по засаженной деревьями аллее. Утро по-прежнему освежало. Рано позеленевшие липы и каштаны нисколько не утратили своей молодости. Май в том году запоздал, и ветки всё ещё белым снегом покрывал нежный цвет, выделяясь на фоне тёмно-красных рододендронов. Парк сверкал в переливах солнечного света, а шум улиц вдалеке казался журчанием речной воды.

– Как давно мы не купались в Сэндфордской запруде, – сказал Дарренс.

– И не мёрзли в пасхальные каникулы в снегу большого оврага на Грейт Энд, – добавил, отвечая, Фивершэм. У обоих было чувство, что этим утром закончится целый том в их книге жизни, а поскольку читать этот том было удовольствием, и они не знали, будут ли написаны последующие, то решили ещё раз пролистать страницы, прежде чем отложить его в сторону.

– Ты должен остаться с нами, Джек, когда вернёшься, – сказал Фивершэм.

Дарренс давно приучил себя не вздрагивать, чего и не сделал, даже услышав это предвосхищающее “с нами”, а лишь натянул левой рукой поводья, и его друг ничего не заметил.

– Если я вернусь, – отвечал Дарренс, – то ты мои убеждения знаешь. Я никогда не стал бы жалеть того, кто погиб на действительной службе, и сам очень хотел бы подойти к такому концу.

Такое – весьма простое – кредо вполне согласовывалось с простотой представившего его человека, и означало оно не более чем следующее: достойный уход равноценен долгим годам жизни. Он произнёс эти слова без грусти или признака дурного предчувствия, однако всё же опасался, как бы его товарищ не растолковал их по-иному, и мельком взглянул тому в лицо, но заметил лишь всё ту же непонятную зависть в глазах Фивершэма.