– Николас… – голос сорвался, слова ломались на куски, – я не могу. Это слишком. Для меня. Для нас.
Он молчал, его глаза пылали упрёком и болью, но я уже не могла остановить поток эмоций, который рвался наружу. Слёзы заливают лицо, горячие и горькие, словно внутренняя битва выходила на поверхность.
– Пожалуйста… – прошептала я, – пойми меня. Я боюсь потерять всё, что у меня есть. Я боюсь, что если мы начнём, я разрушу всё вокруг себя. Себя. Тебя.
С этими словами я сделала шаг назад – один за другим, как будто с каждым отдалялась от последнего тепла, от возможности счастья. Сердце разрывалось, казалось, что внутри меня горит пламя, которое никто не может потушить.
– Белла… – его голос звучал уже почти умоляющим, – не уходи.
Но я уже не слышала. В ушах стоял гул, и слёзы безудержно лились по щекам. Я отвернулась и побежала прочь, сквозь холодный ветер и тёмные аллеи, не оглядываясь, чтобы не видеть разбитую надежду в его глазах.
Шаги глухо эхом отдавались в пустоте моего сердца. Я хотела спрятаться, исчезнуть, чтобы никто больше не увидел мою слабость. Но где-то глубоко внутри знала: эта боль – первая из многих, и дорога назад уже закрыта.
И в этом холодном ночном парке, где мы встретились, остались лишь два разбитых сердца – его, полного тоски, и моего – полного страха и сомнений.
Следующий день в школе выдался тяжелым. Я старалась улыбаться детям, говорила с ними, объясняла новые темы, подбадривала, словно весь мир висел на моих плечах. Внутри же было пусто и тяжело – где-то далеко в глубине сердца боль от Николаса жгла, не давая покоя. Каждое его слово, каждый взгляд всплывали в памяти, словно тени, которые невозможно прогнать. Но я прятала эту боль за вуалью спокойствия, чтобы дети не видели, как я разбита. С улыбкой на лице я раздавала краски и кисти, слушала, как маленькие художники восторженно рассказывают о своих творениях, а сама думала о нем – о тех чувствах, которых боюсь и которых так хочется.
Когда школьный звонок, наконец, отпустил меня из стен лицея, я вышла на улицу, где уже подкрадывался вечер, обволакивая город мягким светом заката. И там, у самого выхода, стоял он – Константин, с букетом в руках. Красные розы, пышные и страстные, ярко выделялись на фоне золотистого света. Они, конечно, не были моими любимыми цветами – пионы, нежные и воздушные, с лепестками, будто сотканными из шелка и рассветного тумана, всегда казались мне более настоящими, более похожими на меня. Но все равно этот букет тронул меня, потому что он был для меня.
– Знаю, розы – не твое, – улыбнулся Константин, – но я хотел подарить что-то, что говорит о страсти и силе. Ты сильная, Белла. И очень особенная.
Я взяла цветы, чувствуя, как тепло его рук переходит ко мне:
– Спасибо, – тихо сказала я, – пионы – мои любимые, они нежнее. Но это очень приятно.
Мы направились в парк, где пруд зеркалил последние лучи солнца, а вокруг лениво плавали утки и величественные лебеди. Константин достал из кармана пару пакетиков с кормом и протянул мне.
– Помнишь, как в детстве кормили птиц?
– Да, – улыбнулась я, – это было одно из тех простых счастий, которые так легко забываются с годами.
Мы стояли у воды, бросая хлебные крошки, наблюдая, как птицы нежно тянут шеи, словно кланяясь. В этом тихом моменте казалось, что время остановилось, и весь мир замер только для нас двоих.
– Расскажи, как у тебя дела на работе? – спросил он мягко, и я почувствовала, что готова открыть сердце.
