– Подскажешь мне, дружок?
– Конечно, Гилберт.
Я раз за разом повторяю «Фе-ном», а он знай фырчит «ффффф».
– Нет, не получится у меня, но я-то знаю: это ты и есть.
– Я тоже знаю, Гилберт.
Тут самое время предложить ему поторопиться домой, чтобы заручиться поддержкой Эми.
– Она же сегодня в школе, на работе, Гилберт.
– И то верно. А ведь если она этого слова не знает, то и спросить будет не у кого.
– Это точно, Гилберт. – Он берет меня за руку, и мы шагаем к дому.
В разговорах ему нравится повторять мое имя. У меня такое впечатление, что этим он себе доказывает, как много знает.
На Вайн-стрит оставляем позади методистскую церковь, которая спонсировала приезд луна-парка. Арни замедляет шаг. Предвижу, что сейчас он вырвется и побежит туда, где были аттракционы, а потому говорю:
– Вот оно. Есть, Арни.
– Что-что-что-что! – тараторит он.
– Ты, дружок, – феномен!
– Точно! – нараспев подтверждает он.
– Давай наперегонки до дома.
Не дав ему возможности рвануть на территорию церкви, пускаюсь бежать. Он следом.
Когда мы носимся наперегонки, у меня метода такая: вырваться вперед, а квартала через два-три слегка притормозить и дать ему со мной поравняться, чтобы у самого нашего дома позволить ему обойти меня на какие-то считаные дюймы. Но сегодня надо ему показать, кто тут главный.
Бегу быстро, даже для меня. Свернув на нашу подъездную дорожку, начинаю прыгать, как чемпион. Оглядываюсь – и что я вижу: Арни сошел с дистанции, развернулся и бредет к церкви.
С Арни всегда так: если даже кто его обогнал, тот все равно лузер.
Я только в дом вошел, а Эми уже кричит из кухни:
– Где Арни?
Это, заметьте, единственный вариант, в таких случаях никогда не говорится: «Как дела, Гилберт? Отлично выглядишь, Гилберт. Причесался, да, Гилберт?» Меня всегда встречает один и тот же вопрос, причем на протяжении многих лет. Рассказываю, что мы чудно провели время и что для меня отъезд парка аттракционов – почти такая же радость, как и прибытие.
– Арни, – добавляю, – сегодня выучил новое слово, но сердцем прикипел к церковной территории, туда и рванул, а я уже здесь и, хоть ты тресни, за ним не побегу.
Она протестует.
– Эми, кто четыре дня без продыху пас этого поскребыша?
– Никакой он не поскребыш! – Она глубоко вздыхает. – Но я понимаю, что ты хочешь сказать. И ценю. Ты здорово нас выручил. Эллен, – кричит она. – Эллен!
На верхней площадке появляется наша крошка и, глядя на Эми, изрекает:
– Имей в виду. Я смотрю бесподобный фильм, только не спрашивай, как называется, потому что я не знаю, но фильм черно-белый и очень хороший. Естественно, я выполню твое поручение. Но просто имей в виду: фильм бесподобный. Не забывай, на какие жертвы мне приходится идти.
– Ладно, забудь, – отвечает Эми. – Я сама.
Испепеляю Эллен взглядом. Но ей невдомек, поскольку она уже сто лет не смотрит в мою сторону.
– Я же не отказываюсь… что ты там собиралась мне поручить…
Жестом показываю, что готов свернуть ей шею. Ноль внимания.
– Просто учитывай мои страдания.
Знать, что другой человек – в особенности наша крошка – страдает, для Эми невыносимо. Она идет на кухню и, переобувшись из шлепанцев в кроссовки, устремляется к дверям.
Половозрелая особь верещит:
– Да схожу я, схожу!
Эми останавливается и предостерегает:
– Мама спит. – (Тоже мне новость.) – Иди смотри свой фильм. Торопись, а то самое интересное пропустишь.
– Фильм, вообще говоря, не фонтан, хотя главная героиня похожа на меня, прямо копия. Если честно, моя жертва не так уж велика.
