Что имеем, не храним, потерявши – плачем - страница 4
Где тут та грань, где надо бы остановится? Он не раз, этого подвоха женщин, примечал из своей журналистской практики. Как, никак, в журналистике он был не новичком. Пять лет учился в Университете, а до этого, сколько грезился, чтобы получить в жизни эту специальность.
*
Впервые, когда он опубликовал статью в районной газете, у себя еще в деревне. – господи, сколько было у него «телячьей», в полном смысле этой радости. Конечно, он тогда еще многого не понимал.
Это уже потом, когда повзрослее чуть стал, понял, кроме этих «желанных» грез опубликоваться, есть еще в жизни, суровая та реальность. Но к тому, он еще, понимал, слабо был тогда подготовлен.
Но ведь юноши, в его годы, что уж там повторятся, все они такие в начале: бестолковые, что ли. Главное, как они сегодня видят, в эту жизнь в стране, и как они еще говорят, уверяя себя: были бы только в кармане (бабки) – деньги. Да и к тому, и телевидение их с каждым днем пичкал всякими пошлостями. А эти еще пропагандисты лизоблюды, приближенные либералами, из телевизора выпрыгивающие? Будто, как враги они сегодня, а и правда, народу российскому. Честное слово. Во – те крест.
А в то время, немного лет тому назад, до прихода еще к этой власти Ельцинской комар ильной команды, превалировал, кто еще помнил, знал, в юношах совсем другие качества – быть нужным людям. Пусть даже ты «игрушкой» был тогда, в руках у власти коммунистов. Но почему – то глубинный его народ доверял их тогда. Может, страх сдерживал их? Коммунисты ведь тоже не идеальные были, тогда. Поэтому, есть, вообще, к тому объяснение?
Может ему, возможно, чуть, а и правда, повезло в той жизни прошлой? Да и учителя, вроде, из старой закваски еще были. Да и отец его еще вместе жил. В колхозе он был парторгом, имел на него, как бы, «особый» вес что ли, в то время. Это потом он, год поступления его в Университет, сильно изменился. А мужик – то он был тогда, еще в силе.
Кто думает, что сорок пять лет, уже жизнь закончится? К тому, кто помог изменить его жизнь, была новая зарождающая в стране, эта дикая, так называемая, «демократия либералов». Должность парторга, теперь в деревне, не нужным уже стал, после того как этот Ельцин Борис Николаевич, из телевизора принародно издевательски подписал указ о роспуске компартии большой страны. Да и колхоз, просуществовавший до этого в деревне, в одночасье зачем – то вскоре исчез. Кто это объяснит – толково народу? Догадаться, конечно, можно. Видимо, там, в верхах тогда, кому пришла по душе эта новая власть, посчитали, народ теперь, манной небесной будет питаться. Как по Библии. Намеренно это было сделано, или чей – то, все же, хитрый был указ «сверху», что даже народ российский этого, особо вначале не реагировал. Но люди после этого, особенно в деревнях, остались без работы, и даже, можно сказать, и без родины. Брошенными они стали тогда для всех. Поэтому, нет работы, нет и, по сути, и нормальной жизни. Вначале отец его, как все мужики в деревне, которые еще сохранились, еще не совсем спились, да в то время, перед упразднением колхозов по стране, и зарплату за место живых денег, кто еще не забыл, помнил, выдавали талоны на водку, и на порошки, для стирки белья. Конечно же, глядя на это безобразие, невольно тут (удивительно, кто же додумался до этого маразма?), хочешь, не хочешь, обязательно запьёшься. И он, его отец, тоже невольно пристрастился к этой заразе зелени. А куда её тогда было девать? Эти зарплат очные талоны на водку. Талоны эти после, ни продать было. А дальше уже, как по наклонной, незаметно связался он и с женщиной. Жена его уже не устраивала. В пьяном угаре, он видел теперь уже в образе своей жены, «подколотую только змею». Знаете, такую, шипящую. В конце – концов, жена его, – в деревне ведь, кто жил, родился там, знает, редко там кто разводится по своей воле. Довёл он, выходит, жену. Потому, однажды в слезах, выпроводила его из дома. Эта и, наверное, заставило его перебраться из деревни в город. А там, он же тогда подкованный уже был. Статьи у него уже выходили в районной газете. Эти работы ему, впрочем, наверное, и, помогли пройти конкурс, на отделение журналистики в университете. Ему повезло тогда. А и правда. Зачислили его в университет, еще бюджетный. Еще бы года на два позже, если бы он поступил, все, было ему тогда конец. Пришлось бы распрощаться навсегда с учебой. Денег у него не было, на этой платной учиться. К тому еще, папа его, ушел из семьи. А мама, чем она ему помогла бы? В деревне работы не было, после, как расформировали тут колхоз. Да она и при муже, когда он был еще парторгом в колхозе, почти уже не работала, – школу, четырех классовую в деревне, тогда тоже упростили, где она была там учительницей начальных классов. Теперь, и на улицу ей, неладно показываться. Ведь брошенных жен, кто бы там не был, деревня, как все времена, недолюбливала. Она это знала и видела, как к ней деревенские стали теперь относиться. Поэтому, у нее только одна была надежда в этой её жизни, чтобы её Володька – сын, поступил, в этот им выбранный университет. Она понимала, сыну там, в городе, будет очень тяжело одному: без денег, без друзей, товарищей. Как прирожденная атеистка, – она, а и правда, атеисткой была, – теперь она все больше и больше уклонялась, стала невольно задумываться о Господе бога. Видимо, и телевидение способствовало ей к этому. И даже, однажды, накануне, сына – Володьки сдачи приемных экзаменов в университет, специально для этого сходила в монастырь, ставить за здравие сына, свечку. Хотя ей это и надоумила соседка, но все же…