– Ты уж, не сердись на нас, Володька. Сам знаешь. В деревне так и живут. И, не забывай в свою деревню, где ты родился. Тут у тебя дом. Надо, присмотрю за домом. Мне это не трудно. Рядом же. А обижать тебя не дам твоему отцу. Знай это, Володька.
*
Уезжал он, а и правда, тяжело. Отец молчал. Да и что он мог сказать ему сейчас. И так было ясно, по его виду, по его глазам. Подкашливал, будто, как специально, чтобы чем – то занять себя, в присутствии соседки. Да и как он еще решился, проводить его до поезда? Тоже сел рядом с ним, на заднее сиденье «Москвича». Знакомый отца, хозяин машины, пожилой уже в годах был он, из Васильевки, что за «деляночным» лесом, подмигнул Куренкову, как бы задабривая, сказал, вздыхая, будто к себе больше обращаясь.
– Поехали. Дорога плохая, знаю. Доедем.
В дороге больше молчали. А что было говорить. И чтобы как – то разрядить обстановку, не сидеть букой в присутствии отца, он молча сунул ему письмо мамы, чтобы он ознакомился содержанием. А тот, как только глянул, поспешно отдал обратно письмо сыну.
– Знаю я это письмо, сынок. Знаю. Встречались они, накануне. Ругал я её. Прости её, не разумную. Не держи на сердце, на нее злобу. Все мы виноваты, перед твоей мамой. Теперь её, уже не вернуть, – вздыхает он, прося у сына тоже сигарету. – Иван, – кричит он нарочно громко, обращаясь к водителю. – Не ругай нас за дым. Сына все же я провожаю, на большую жизнь.
– Мне все равно, – отвечает тот. – Курите. Только осторожно, не подожгите там сиденье.
Из приспущенного, сзади окна, на них хлещет боковой ветер. Машина, то подпрыгивает над неровностью дороги, то юлит в сторону. Водила Иван, еле успевал крутить баранку машины.
Вскоре, показались строения станции.
Когда подъехали к барачному виду вокзалу, отец ему напомнил.
– Поезд твой проходящий. Билет только за час поезда будут продавать. Но, попробуем. Дадут, может. Впереди еще, до твоего поезда, почти три часа. Сходим в станционную столовую. Покушаем. Я хочу еще сын, купить тебе подарок какой. На память. Не беспокойся. Деньги у меня есть. Так. Мобильник у тебя есть. Часы, вижу, на руке у тебя. Решено, – говорит он затем, воодушевившись. – Подарю – ка я тебе… Сейчас я сим карту только выну с телефона. Твой такой, простоватый. С рогами. Помни меня, сын. И прости за все.
Как он и в дороге говорил, сначала они втроем сходили в столовую. Покушали. Затем отец, все же, добыл ему билет на поезд. Все же, играла тут его корочка сельсоветская. Выдали ему билет. Остатки времени, они сначала походили по станции.
Станция тут была, как маленькая деревня. Несколько улиц и десяток старых домов, двух этажных, из красного кирпича, а по окраинам пятистенки. Оказывается, выясняется, в двадцать первом веке в этой России, еще сохранились, получается, эти дореволюционные дома. А как же тогда эти слова, премьера понимать:» Мы богатеем, не смотря на эти «временные трудности». Мы, это – они, выходит. Но ведь, это провинция, а не та сытая Москва, и не Петербург. А и правда, кто же богатеет в сегодняшней России? Премьер, или его «либералы – западники». Ответа нет. А провинция сегодня… Магазин жалкий. Наверное, еще выстроен он, во времена царского премьера Столыпина. Невзрачное строение. Да еще, с привозными продуктами. Своих нет почти. Колхоза в деревни упростили. Поля с бурьяном заросли. И этот еще милиционер. И в прошлый раз, он был. Разговаривал с ним. Он его узнал, кивнул головой. А в одиннадцать, вернее, на часах его было, одиннадцать часов и пять минут, прибыл поезд его. Надо было торопиться. Стоял он всего пять минут. Надо было успеть за это время, добежать до своего вагона, попрощаться с отцом и с этим шофером Иваном. Отец он, скрыть этого было невозможно, растрогался, обнял его крепко, поцеловал в его щеку, оттолкнул, затем с досадой в голосе, выкрикнул.
