– Не бросай меня, Володька.
Чайник, вскоре вскипел. Куренков увернул газ, выключил общий газовый кран. Кофе еще у него был. Сделал себе кофе, намазал на хлеб масло, добавил еще несколько кружочков колбасы, которую он еще в деревне купил, пригодились ему как раз сейчас. Время на его часах, было еще достаточно, не надо ему все же торопиться. Но привычка есть торопливо, сказывалось. После он еще, покурил у приоткрытой форточки. Мысли у него, вертелись хаотично, в его усталой голове. То мама вспомнилась ему, то последний, прощальный возглас отца, бегущего за поездом. Смахнул даже с глаз, выкатившиеся слезы. До того было ему тяжело и муторно, и не свойственно сейчас. Но отвлекаться ему сейчас нельзя. Теперь он один остался, думать надо о своей дальнейшей жизни. А пока, достаточно и того, что было с ним в пути. Как калейдоскоп прошла, сейчас в его голове, происшедшее. Как он сошел из поезда, как он разговаривал станционным милиционером, как он ехал, и, как стоял, у могилы матери, на кладбище. Все это у него в голове, пронеслось с картинками, как будто это он с экрана, телевизора увидел. Потому, болезненно сжав до белизны кулаки, заныл, кроша зубы. Затем, чуть успокоившись, сказал себе, пора. И заперев комнату на ключ, вышел на улицу.
Затем, что заставило его вздрогнуть на улице? Или это, проезжающего мимо его транспорта, в кабине которого, узнал рядом с шофером, Марины отца, Ивана Ивановича. Черт те, что получается. Когда проехала машина, Куренков заставил себя все же позвонить к Марине, перед которой, он сейчас хотел повиниться, на свою пропажу за эти дни.
Марина тут же отозвалась, напустилась на него почти с криком.
– Ты где, Володя, пропадал?! В университете тебя нет, в общежитии тоже. Куда ты делся? Я тут волнуюсь, а ты, что не мог позвонить мне?
Ничего не оставалось ему, как сказать ей правду.
– Я, Марина, в деревне своем был. Мама у меня умерла.
– Мама? Господи, Володя. Прими соболезнование от меня и от моей мамы. Она тут рядом со мною стоит. Ты где сейчас?
– Марина, я в городе. Собрался в редакцию, на летучку. После, если хочешь, встретимся в университете. Отца твоего сейчас увидел, проезжающего мимо меня. На работу он, что ли поехал?
– Да. Только что. Ну, давай, Володя, встретимся в университете.
Покончив с этой формальностью, Куренков уже, прямиком пошел к направлению к своей редакции. Путь у него был, все тот же, как и три дня тому назад, где он по дороге свалился, рядом с тротуаром, на газон травы. Сейчас он чувствовал себя хорошо. С Мариной, вроде он, помирился, получается. Лишний раз волноваться ему сейчас не хочется. И самое главное, собою он доволен, что сохранил отношение с Мариной. Хотя, не понимал, зачем она ему теперь. Но, а что ему тогда было делать? Терять с нею отношение, это ему, ни к чему сейчас. Конечно, он еще не опытен в этих, как бы сказать, в амурных, что ли делах. И никогда еще ему, до этого, не приходилось хитрить. Но понимал все же чуточку, эту реальную жизнь, за окном. Да и сказать ей прямо, что она, ему не нужна, он этого сейчас не смог бы, как бы и хотел. Видимо, у него, с этой минутой, начнется, а и правда, серьезная мужская жизнь. Он должен, обязан теперь жить, чтобы доказать хоть кому – то, что он, кому – то нужен в этом мире. А кому? Это уж как он выстроит себе жизнь в будущем. Суждено ему в будущем остаться, например, с Моно Лизой, куда он денется? Сейчас ведь, в его жизни, пойдут и так называемые, нехорошие дни. Он это знает, чувствует. Сообщество все также, в подавленном состоянии. Не знает, как выйти из создавшего положения. На улицах, и на экранах телевизора, распоясавшие буржуа – либералы, пролезшие во власть, делят бессовестно дележ, из фонда имущества нации, присваивают приватизацией заводы и фабрики. И что еще, удивляло нацию. Все это происходило, на глазах у этого глубинного народа. В этой «бедламе», конечно, было растеряться любому. И он, видимо, был, в этом не исключение. Он это видел сейчас, своими глазами, на каждом шагу; старался писать, но не всегда находил понимание, своих слушателей. Хотя и нет, вроде, той открытой цензуры, как при коммунистах, но власть на местах, как бы они не усердствовали, рассказывая населению, высосанную из головы им сказку, о благоденствие этому сообществу, они, в то же время, внимательно прислушивались на окрики сытой Москвы. По сути, они ведь были только исполнителями, приказывала все та же сытая Москва. Этого только, вслух не принято было говорить. А суть там, такой же был. Ничего лишнего не пропускать в печатном формате, чтобы этот, так называемый их «электорат» на выборах, не доводить их до непонимание. Рассказали же ему в редакции, журналисты. Был, до его поступления в университет, в городе, независимая газета, которую выпускал смелый человек. Но он продержался на плаву, всего полгода. Закрыли его газету, а журналистов раскидали по другим изданиям, а самого, так называемого виноватого, сказали, отправили в столь отдаленную территорию, на поселение. Поэтому ему сейчас, на ходу приходится учиться, как вести себя, в обществе этих людей. Да и старшие товарищи, во многом подсказывали, как ему писать статьи и очерки, чтобы быть услышанным.
