Может он и прав был в своих высказываниях, но, как не рассуждай, от этого лишние рубли в кармане его не появились бы. А статьи, репортажи, которые он писал – а ведь он усвоил советов «старших» – «Работай, работай день и ночь. Набей руку, если хочешь стать хорошим журналистом». А ведь он и строчил. Старался быть к чему – то полезным.
В то время ему, действительно, было приятно жить, учиться, а иногда и печататься в газете. На его глазах ведь стремительно менялся расклад в стране. Он даже, смешно было, терялся, не знал, за что хвататься в первую очередь. То ему хотелось встать в ряды этой новой буржуа – либеральной демократии. Соблазнителей много развелось тогда. Правда, видел этих буржуа – либералов он, и с другой стороны, кого они на самом деле представляли. Все они, эти деятели, сначала лелеяли словесами, за якобы правду, брызгали слюнями на трибунах, особенно, на экранах телевизора. Временами даже казалось, они, эти буржуа – либералы, и спать не спали, торчали только, вытороченными глазищами, перед экраном, добиваясь своих целей, и одобрения своего непосредственного куратора. Но конечная их цель, никому не было тогда понятно. Это же правда. Поэтому у него часто происходили споры со своим деканом. Который, все же, практичный он был человек, насмотрелся на своем веку: хорошее, и плохое, старался всегда по возможности, его уберечь от поспешных выводов. Говорил всегда, одергивая.
– Ты подумай, Владимир, сначала, над каждыми своими словами. Это тебе не деревня, где два мужика схлестнулись и глотку дерут, у кого больше размером яйца несет их курицы. Тут стратегия не для дурковатого ума. Учись. Придет и твое время, высказывать свое мнение.
Декан его, конечно, в чем – то все же был прав. Эта поспешность, происходящее в стране, его бросало в уныние, но, а что он мог поделать? Оставалось только наблюдать с грустью, как это огромное общество, на его глазах, превращается нечто. И не его правило было, чтобы его талантливый студент, еще не начав свою карьерную жизнь, закончил бесславно и глупо. Поэтому он и следил за ним, помогал, а где надо, подправлял, если нужно, просил, никогда поспешных выводов не делать.
Усваивать эти его просьбы, ему не так и было сложно, но иногда он, что уж поделаешь, недозрелый он был, видимо, еще. Приносил в редакцию газеты, такие «состряпанные»» якобы поспешные статьи», братья журналисты, просто хватались за головы.
– Ты охренел! Какую правду? Куда, куда его тискать? Да нас за твою статью, разгонят, а нас самих отправят в те далекие просторы, где за место людей, водятся там только дикие волки. Наслушался что ль «болотную» оппозицию из телевизора? – В конце уже миролюбиво, братски, сочувствием, советовали. – Забудь ты эту статью 29 из Конституции Р.Ф. Оно написано не для таких как мы… а они… при власти теперь. Ну и что их мы выбирали на выборах? Ты что, больной? Они уже забыли, что народ их выбирал. Понимать уже должен. Ты бы пока не поздно, пока с тобою не занялись эти, так называемые, цензурные органы, поменял бы профессию журналиста, Володька. Не понимаешь? Власть она сегодня, должен уже понимать, не маленький, думает только, как закрепится после советов и устоять. Иначе их сметут. Как ты этого до сих пор не усвоил?
*
Вскоре он, видимо, дорос: удостоился вниманию к своему персону женскому полу. Но не сказать, что он до этого случая, не обращал внимания на себя своих сокурсниц, метящих на него, долгих оценивающих взглядов, но он, таким, видимо, уродился, как все двадцатилетние мальчишки, был скорее недозрелым, к таким серьезным отношениям.
