Сморщив нос, она подпрыгнула на сиденье.
– Что хорошего, когда с бородой16?
– Вот и отлично. Посидишь немного в тюрьме – это пойдет тебе на пользу. Кстати, и питание бесплатное.
– Ты этого не сделаешь.
– Сделаю, если ты не отдашь мне деньги.
– Сожалею, – она повернулась, выпятив грудь, и положила свою руку на мою, – но у меня нет денег. Я верну, как только будут, клянусь.
– Не нужно мне твоих клятв. Верни деньги, и все.
– Я не могу сейчас. Я их потратила.
– Давай свой кошелек.
Она прижала к себе маленькую потрепанную сумочку.
– Нет!
Я свернул к обочине и остановился.
– Ты слышала, что я сказал. Давай свой кошелек или отведу тебя в ближайший полицейский участок.
Она лишь смотрела на меня блестящими большими голубыми глазами.
– Оставь меня. У меня нет денег. Я потратила все.
– Слушай, детка. Это меня не волнует. Гони свой кошелек или будешь разговаривать с полицейским!
– Ты пожалеешь. Запомни это. Я злопамятна.
– Мне наплевать на твою память. Гони кошелек!
Она швырнула сумочку мне на колени.
В ней оказалось пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, ключ от квартиры и грязный носовой платок.
Я взял деньги, сунул их в карман, закрыл сумочку и швырнул ей обратно.
Она поймала ее и спокойно сказала:
– Этого я не забуду никогда.
– Вот и прекрасно, – сказал я. – Научишься, как воровать впредь. Где ты живешь?
Лицо ее стало мрачным и словно застыло, а в голосе звякнул металл, когда она ответила, что живет недалеко.
– Поедем к тебе.
Вскоре я подкатил к дому, еще грязнее и непригляднее, чем тот, в котором жил сам. Мы вышли из машины.
– Ты переедешь жить ко мне, детка, – обратился я к ней. – Будешь зарабатывать деньги пением, чтобы вернуть мне украденное. Отныне я твой импресарио, и ты будешь платить мне 10 процентов от того, что заработаешь. Мы заключим договор, но сначала ты пойдешь и заберешь свои манатки отсюда.
– Я никогда не заработаю ни шиша своим пением…
– Оставь это мне, – отрезал я. – Ты будешь делать то, что я скажу, или отправишься в тюрьму. Подумай-ка об этом хорошенько, да побыстрей.
– Тебе лучше отпустить меня… Никогда я не заработаю ничего пением.
– Ты идешь со мной или в тюрьму?
Она пристально смотрела на меня какое-то мгновение. Ненависть и бессилие были в ее взгляде, но это меня не беспокоило. Я был хозяин положения – пусть бесится, сколько пожелает. Она вернет мне мои деньги.
Наконец, пожав плечами, она сказала:
– Хорошо, я пойду с тобой.
Для того чтобы собраться, ей не понадобилось много времени. Мне же пришлось расстаться с четырьмя долларами, чтобы заплатить за ее комнату. Мы вернулись ко мне.
Комната, из которой она убежала, до сих пор оставалась свободной. Пока она распаковывалась, я составил договор из подобающих, как мне казалось, для него казенных фраз и оборотов – бессмысленных, но производивших впечатление и утверждающих меня в качестве импресарио с 10-процентным гонораром!
С этим договором я вошел в ее комнату.
– Подпиши здесь, – я ткнул пальцем.
– Я ничего подписывать не буду, – сказала она упрямо.
– Подписывай или пошли в участок.
На мгновение в ее глазах блеснула ненависть, но она все же подписала.
– О'кэй, – сказал я, убирая бумагу в карман. – Сегодня вечером мы идем в «Голубую розу», и ты будешь петь. Ты будешь петь, как никогда, и мы заключим контракт на 75 долларов в неделю. Я получу 10 процентов от этой суммы и свои 30 долларов, которые ты должна мне. Сначала поработаешь на меня, детка, а потом и на себя.
