До Пловдива добрался, спрятавшись в пустом купе поезда, а там дела начали налаживаться. Конечно, промышлять воровством грешно, но есть хотелось так, что я готов был продать собственную мать за кусок хлеба.
Другие беспризорники никогда не рассказывали о своём прошлом, но иногда, украв где-нибудь бутылку прогорклого пойла, они пускались в пространные объяснения перипетий своей судьбы. Так странно было видеть пьяных детей – они превращались в уменьшенные копии тех, от кого бежали, но не понимали этого. Сам я никогда не пил.
Некоторые девочки из разношёрстной компании иногда продавали себя, а потом, вернувшись в наше убежище на старом заводе, рассказывали мерзкие подробности своих приключений. Слушать их было противно и интересно одновременно. Помню, как у меня горели уши, а в животе что-то оживало.
Одна из них предложила мне себя. Ей тогда едва исполнилось тринадцать и меня чуть не вырвало, когда я попытался отказаться от столь щедрого предложения. Она смертельно обиделась и больше никогда со мной не говорила.
Что-то подсказывало мне, что всё дело в их отцах, в мужчинах, которые либо бросили их, либо вели себя как последние мерзавцы. У мальчишек не было достойного примера, у девчонок – защиты. В итоге мы все оказались на улице.
– Эй, малыш, – голос Филиппа вывел меня из глубокой задумчивости, – ты в порядке?
– Да. – Я передал ему миску. – Очень вкусно, спасибо.
– Я в прошлом повар, – будто бы между прочим бросил громила.
– Это видно по тому, как ты обращаешься с ножом. – Я даже улыбнулся ему. – И как же тебя…
– Не спрашивай обо мне, – перебил меня Филипп. – Я всё равно не отвечу.
Вот у кого нужно поучиться соблюдать конспирацию.
– Вставай, малыш. Впереди долгий путь.
– Ты говорил это три дня назад. Неужели наша цель не приблизилась с тех пор?
– Ты почувствуешь, – неожиданно холодно сказал Филипп. – Почувствуешь, когда мы будем рядом.
И он оказался прав.
Лес стал редеть, я ощутил смутное беспокойство. Тело моё отяжелело, на лбу выступил пот. Филипп тоже замедлился, его шаги стали громкими, шаркающими. Нас будто придавило к земле самим воздухом, атмосферой этого места.
– Доводилось ли тебе нарушать Непреложное Правило, малыш? – вдруг спросил громила.
– Никогда.
– Кого ты ловил? Какая охота была самой запоминающейся?
– Фей в одном Ирландском городке, а что?
Мысли в голове превратились в липкий ком. Я замотал головой, пытаясь прийти в себя, но стало только хуже – лес перед глазами завертелся и вспыхнул сотней огней.
– И что думаешь о них?
– О ком? – Мне стало тяжело дышать. – О феях?
– И о них, и о других. Почему на одних можно охотиться, а на других нельзя?
– Во-первых, я Ловец, а не Охотник. А во-вторых, существа эти не больше, чем шутка природы. Как… Как неудачный эксперимент.
Филипп обернулся и бросил на меня удивлённый взгляд через плечо.
– Так вот ты каков. Я-то думал, что…
– Что я признаю все эти «малые народцы» равными людям?
– У них ведь тоже есть иерархия, дома, законы…
– Ты издеваться вздумал? – Я в изнеможении привалился к стволу. – Они ничем не отличаются от собак и кошек.
– Собаки и кошки не способны мыслить, а те же феи очень умны. Они разговаривать умеют, слышал об этом?
– К чему ты ведёшь?
– А эльфы? – Филипп достал платок и прижал его к влажному лбу. – Они даже внешне похожи на людей.
– Их ловить мне не приходилось.
– А если бы пришлось?
– Что ты хочешь от меня услышать?! – Разозлившись, выкрикнул я. – Согласился бы я отправиться на поиски эльфов? Согласился бы, не раздумывая!
