– Это не дым. Нигде ничего не горит. Принюхайся! А белые халаты – сами они сумасшедшие, вот что. Для этого они тебя и порезали. Чтобы ты спятил, как они.
Туман, сквозь который они пробирались, был очень плотным, а склон – очень крутым. Лужицы воды, собравшиеся на скалах, уже покрывал хрупкий ледок. Надоеда чувствовал, как под его лапами лопаются и исчезают тончайшие льдинки.
– Есть хочешь? – спросил он приятеля.
– Лапы себе отгрызть готов, – проворчал Рауф. – В это время нас уже покормили бы, так?
– Ну да. Если бы сегодня ты опять выжил в железной воде. Ты, помнится, говорил, что они собирались в конце концов тебя утопить…
Круча неожиданно кончилась. Здесь, на высоте, ощущался даже легкий ветерок. Туман заструился и потек мимо псов, создавая иллюзию движения, даже когда они стояли на месте. Вымокшие, усталые и отчаянно продрогшие, они улеглись наземь, понятия не имея, как быть дальше.
– Теперь мы даже не нашли бы дороги назад к белым халатам, – сказал Рауф погодя. – Ну, если бы захотели вернуться…
– С какой это стати?
– Человек-пахнущий-табаком наши порции небось приносил. А люди, которых мы сегодня видели, кормят только свои грузовики и своих собак… или других животных, которым причиняют боль… Таких, как мы. Если тебе не собираются причинять боль, тебя, стало быть, и кормить не станут!
– Так ты что, хотел бы вернуться?
– Не знаю. Без еды нам так и так не прожить. Слушай, а зачем мы сюда вообще забрались? Тут, по-моему, никто не бывал с тех самых пор, как люди сделали это место… не знаю уж когда…
– Его создали те люди с грузовиками. И сюда никто не решается забираться, потому что все боятся с голоду помереть. Даже ихний человек-пахнущий-табаком, который разносит еду. Когда он хочет спуститься, то прыгает прямо вниз, в воду, чтобы сапоги не запачкать. Понимаешь, он превратился в ветер. И своих животных он носит подвешенными к поясу. Он весь одет в красные листья, а кормит их червяками. Он раскуривает свою трубку от молнии, а шапка у него из кошачьего меха…
– Если он явится сюда, – сказал Рауф, – я буду с ним драться. Я его пор-р-рву…
– Он сюда не придет. Он заблудился в саду и вышиб мне мозги, пока искал выход.
Наступила ночь, очень тихая и темная. Только дикая утка пролетела над их головами, и хлопанье ее крыльев замерло где-то вдалеке. Сонный жук свалился с камня и остался лежать на спине, не в силах перевернуться и уползти. Никаких других звуков, выдававших чье-либо присутствие, не было слышно.
Прошло довольно много времени, когда Рауф поднялся и, вытянув морду, стал так напряженно всматриваться куда-то в даль, что Надоеда невольно повернул голову в ту же сторону, гадая, какого нового врага послала им судьба. Однако ничего не было видно, и фокстерьер хотел уже окликнуть Рауфа, но тот вдруг, не оборачиваясь, пролаял во тьму, словно обращаясь к кому-то:
– Я знаю, что я трус и беглец! Я пес, который не смог делать то, чего хотели от него люди! Но я не собираюсь просто лежать здесь и подыхать! Помогите нам! Помогите!..
Потом он быстро повернулся и ткнулся носом фокстерьеру под брюхо.
– Мы пробовали делать по-твоему, Надоеда. Давай теперь попробуем по-моему! Та мышка была не единственной, кто научился обходиться без людей. Мы сможем измениться, если захотим! Сможем одичать! Понимаешь?! Стать дикими зверями. – Вновь вскинув голову, он провыл в невидимое, затянутое сырой мглой небо: – Будь прокляты люди! Все люди! Измениться! Мы должны измениться!..
