– Т-ссс!
И жестом приказала ему молчать. Ее распущенные шатром волосы были над ним, щекотали лоб, нос, щеки, а губы не оставляли его ни на секунду. Данила притянул ее к себе, но она указала рукой на пол. Это было логично, койка отчаянно скрипела.
Желтая яркая Луна любопытно заглядывала из-за занавески. Четкие полосы, квадраты, резко чертили пространство комнаты, старый комод, белые фарфоровые слоники на нем, настенный коврик с оленями, мечущуюся фигуру девушки в легком одеянии.
Ее распущенные волосы густым веером метнулись на фоне проема окна. Глаза горели и жгли даже сквозь полусумрак комнаты. Голое тело не могла скрыть тонкая ночная рубашка. Ее как будто и не было. В этом воздушном ситце билось, пульсирующее как ртуть, естество, змея в мешке, кобра! Он чувствовал упругую грудь нерожавшей женщины, страсть, поглотившую ее, нетерпеливые ласки и даже какое-то остервенение затравленной несправедливостью души. Девушка изгибалась, кусалась, стонала и как будто выплескивала что-то нерастраченное, глубоко скрытое, тайное, что давно ждало выхода. Это был вихрь, вулкан, катастрофа – перед которыми нельзя было устоять.
Данила впервые полностью забыл про свои болячки, но полугодичное отсутствие женщины, сыграло злую шутку. Все было так спонтанно и быстро, что вызвало у нее разочарование, которое она не смогла скрыть. Но она поняла. Это была не слабость, а физиология. Девушка даже тихонько засмеялась лежа у него на руке.
– Чего? – спросил Данила, пребывая в сильном смущении.
– Да так! – обронила она шепотом. – Это ничего. Так и должно было быть мальчик солдатик. Не проспи только всё на свете. Ведь ничего не было!
– Ничего?
– Тебе показалось, – прыснула она. – Всяко бывает.
– Да понял уже, – продолжая смущаться бросил Данила.
Легкий прощальный поцелуй, как прикосновение крыльев бабочки и она так же быстро исчезла, как и появилась.
– Н-да! – злясь на себя промолвил Данила. – Но что тут поделаешь! Надо будет попробовать реабилитироваться!
Юра проснулся с первыми лучами, поплескался в железной бочке на улице, попил рассола из банки, где еще плавали помидоры и прошел в коридор.
– Опаньки! – шепотом промолвил он и скривился.
С зеркала на него смотрела опухшая физиономия. На ум ему пришли незамысловатые стишки:
«Вот проснусь я утром,
Посмотрю на рожу —
Больше пить не буду,
Но и меньше тоже…»
Стараясь не шуметь, он пожарил яичницу, и только потом прошел в спальню, разбудил Данилу.
– Есть будешь? Я тут на скорую.
– Сейчас умоюсь, – встряхнул головой Данила, слегка потягиваясь.
На его лице застыла довольная улыбка. Он вспомнил подробности прошедшей ночи.
– Хорошо спалось? Чего такой довольный?! – подозрительно уставился на него Юра.
– Отлично! – убрал он улыбку.
– Верку будить не будем, – заботливо произнес он. – Ты ее извини! Что-то она вчера «разбушлатилась». Хорошо я ее вовремя отправил спать.
– Да нормально все! – вытаскивая зубную щетку из рюкзака и стараясь не встретиться с ним взглядом, пробурчал Данила.
– Вообще она монашка, не знаю что с ней делать – вечерами дома сидит, все выходные тоже. Я говорю: «Сходи куда-нибудь! Сними черный балахон, что одеть нечего. Посмотри на себя: бледная как тень. Развеешься!» А вот ни фига! Сидит как приклеенная.
– С детства такая? – недоверчиво поинтересовался Данила.
– Да нет! – вяло скривился он. – Как замуж вышла.
– Она замужем? – слегка поперхнулся от неожиданности Данила.
