суше, что одиночество намертво лжи – сном укоряет такие ножи».
«Спишь и не знаешь, как будто сова в эхо внутри упирается гулко,
скромно пыхтит, чтобы времени зла нам говорить об обидах – на ухо».
«Какое небо в сутолоке пользы из недр одновременной красоты,
какие звёзды слов бушуют в толках, что видно аллегорией – пути, их
нет, но сном заволокла тревога и ночь идёт тебе внутри – подмогой».
«Помоги себе сам и нечаянно выше – ты стоишь и не веришь, что
стал дураком, ты почти удивление снял на потерях и провёл эту ночь
– словно волком».
«Дверь осторожностью скрипнула в мысли, полной луне всё не веря
и точке, за поворотом которой открыла ночь – эту буйственной яви о
прошлом».
«Близит блаженство немого укора – круг, по которому видим мы
снова краски у осени в памяти лишь – ты мне над ночью опять постоишь».
«Вороны в цвете кружатся и реют, там, понимая, что в сущности
двери мы закрываем и стало немного – здесь хорошо от уютности Бога».
«Разные воле штрихи от потуги ты закрываешь глазами – на друге,
но из-за тонкого склепа не знаешь, что по другой стороне ты – летаешь».
«Снова характер и вид между солнцем тучи запрятали в мерном
зерцале, где потемнело и стали мы сами – в точь субъективными
жить небесами».
«Славой бежит твой вопрос по коленям, верит, что прошлому стал
ты – не ленью, но засыпая – усыпал свой возраст медленной
сущностью жизни и тени».
«Серой обложкой в витринах Европы стало немного удобнее слову -
спать между жизнью и счастьем, поскольку – ты одиночеством в
этом прощаешься».
«Вой из капризного сердца на моде – ждёт эту важную пыль на
дороге, где по ночной автостраде бежит – юмор за гангстером в
цвете души».
«Мир материнства, что ночь на исходе, будто внутри укрываются
скорби, чтобы воспрять и наверное в людях – стать идеалами в час от
страданий».
«Памятью вылеплен белый источник в небе тоски, что на каждой из
ночи – видишь в глазах в небе полного чувства к бледной луне,
успокоив искусство».
«Хочешь готический квант передать мне, но из проблемы не
лучшего счастья – будто в душе запросились там люди, чтобы в
глазах одиночеством – мчаться».
«Словно немецкое кружево в мысли сном замирает и стало -
невнятно жить идеалами в будущем, только – нам пролагают судьбу
без итога».
«Счастье капризное в движимой воле станет тебе – управлением
роли, где из пути человека не веришь в то, что сегодня заснёшь на
постели».
«Ночью нет мыслей плохих, а погода – стала в душе, как покойная
мода, снова готической в маске уюта – ждать и не слышать
искусственно утро».
«Над отношением в ночи та маска – близит из вечности долгого
фарса меч в одинокой проблеме, что жил ты для искусства, а может -
упрёка?»
«Русскому сладко поспать было мало, в русской примете ужалось
пространство, чтобы блюсти этот рок на свободе, там ожидая
предание в моде».
«Снова в медвежьей тужурке за прошлым, снова в душе ты белеешь
от смыслов, где под обещанным носишь ты – осень в снах
повседневности, как на невесте».
«Между тобой и прощанием в стиле – стал ты блюсти свой ответ, что
прононс между идейностью русской обиды и повторением счастья -
о разум».
«В друге вокруг воплотилась та строчка, вылепив мир одиночества в
прошлом, но неспокойно от ночи сегодня, бродят за цирком медведи
– и просят».
«Притча, в которой влюбились мы плавно – стала душой на
растерянном завтра и понемногу поняв этот праздник – ты
ощущаешь и моду в пространстве».
«Важной, готической проседью сняли ветры в пути твой ответ -
