заметна по пропасти слов и грядёт отпущением смыслов».
«Укротив в безымянной поре новый воздух, что снова играл – ты
запустишь тот шаг на заре, ну а ночью – всё тот же оскал».
«Неприязнью не слаще мне мёд, просто ночь как идейности дань всё
не тянет тот прошлый полёт, а снимает свой образ из лиц».
«Ты опять подошёл за тоской, где в сове этой ночью был сон, он
почти отпустил городской, подопечный на мысли поклон».
«Между первой иллюзией два интереса, быть может, тебе – стали в
личности ложной каймой, поставляя всю сущность ума».
«Где безбрежные воздухом пяди вылепляют свой формулы мир – там
одни мы стояли и падали в сон пути красноречий за ним».
«Не умышленно просишь слезу быть сегодня – судьбой подороже, ну
а завтра спасаешься свой, засыпая в том почерком лжи».
«Зебра в почерке страха настала и почти к равновесию холки -
мудрый пишет о том субъектив, что не хочешь ты видеть и сон».
«Словно Дарвин под мелкой приметой – разбиваешь в истошном
клочке серость мужества, как над поэтом – разливается ночь в уголке».
«Под твоей неприметной судьбой сам прошёл и нет слова нам
выпить, только душу корить по ночам, отвыкая от сущности бед».
«Мне луна стала новой приметой, заиграющей в ритм от гитары, мне
любовником смысла согрета – эта вдаль пустота, что не видно и лица
в той простительной маске, изучения времени в роли, где один ты
уходишь играть – на любви дурака».
«Пять цветов стыли в небе под воздух, пять ответов над палубой в
чувствах ты нашёл в этом воздухе сам, чтобы думать о ночи в искусствах».
«Здесь ли – нет места тебе укорять подлинный вид, от которого боли
– стали единством и тешат подряд маленький шар от угла?»
«Мерседес, как по каторге мчит за кордон одиночества выиграть
пулю и он – снова вылит на чёрном твоём волокне, иллюзорности
думать сегодня и мне».
«Пышет природой твой дух по любви, точно узнает, где было в нём
солнце, где словно ночью простились мосты вдаль утопающей
старости – впрочем».
«Сон, как идейная маска наутро – станет тебе в безымянности лгать,
думая завтра о новых минутах, чтобы оттуда серьёзно – припасть».
«Друг или тёмный манер за рукой – трогает формулу в дрёме от
чувства, будто ты стал идеалом немого, тонкого рода от ночи – такой».
«Зрелости шар понемногу спадает, вслед открывая свой мир и -
дорогу, к обществу чумной идеи, где сам ночь свою томно в душе
проложил».
«Почему ты не ищешь тот звук на строке, словно дух объяснения
ночи в пространстве, ведь его не поймать, только кальки в слезе -
понимают тот рок утоления чванства?»
«Медленный шар нам из завтра – причина, словно ведёт, как
изгнанник судьбы в тесное общество, где без ответа ты полюбил
своё солнце – поэта».
«Мужеству прочит внутри разделённый мир удручения в топи
пронзённой гадости личной приметы, что рад – ты, словно в ночи
играть в дурака».
«Памятью тёмных ответов спросила женщина утро и снова сама -
стала больна в этом мифе, как сила полной инерции в капле вина».
«Видимый шаг, точно берег из строгой, видимой точности – ждёт
между нами, как на пародии в ночи глубокой, заданной области
входа – в порок».
«Догадка – между личностью и мной скатилась по ступеням дурака,
а ты бежишь в Америку, пока – не знаешь символичности от скуки».
«Небо внутри помертвело и стонет, небо в глазах объективностью
клонит – в дар обнаруженной волей приметой, чтобы уснуть на итоге
– в мозгах».
«Детский и очень небрежный поток снова сказал, что нет мира на
