сомнения и летать над миром заключения прямо между рамок от тоски».
«Горемычен сон усталой философии неволи, тяжко дремлет в
старом замке слов и один за крепкой волей станет миру – символом
притворства образа готического».
«Не подводи меня из сердца этой тьмы, где жалость укоряла сон
вещей и свет осенний прямо у лица всё говорил, что думает о нас».
«Боль за сердце блага только видит – собственное жало в теле ночи и
под тёмной кровлей сны разбудит, к нам причалив утопизмом ночи».
«Холод стал над рамкой у души, шепчет ей и снова отличает рай, он
достоин верить в страхах жизни и молчать прискорбно о других».
«Знаешь тихий разум и идёшь, после мысли, ожидая время, за
путеводителем им став – риском света над ночной иллюзией и
страхом мира».
«Законодатель мучает и ждёт, ему спросило важное на судьбах, за
это ли моралью сильно судит, что знает об упадке – наперёд?»
«Чёрный квант – не этот день, но прямое к смыслам ночи, в сложном
чувстве славу прочит и фортуной к нам ведёт».
«Горький яд над бездной прошлых тварей – лучший взгляд к пути из
слова внутрь, гложет землю, утоляя самость и червлёный день под
страх ночной беды».
«Нечем думать стало нигилизму, страх ночного ужаса увёл к себе -
личные пародии достать до этой бездны, где окажутся искусно в
теле звёзды и кошмар потусторонней важности».
«Осыпайся и волей причины мечтай – не воздеть этот рай, не упасть
за мечты, о которых ты сам упреждаешь теперь и отчётливой рамкой
ворчишь из угла».
«Годовалый мнит свою мечту, делает ей козни врозь печали, ночью
той увидев красоту в мысленной звезде, которую он сам не опечалит».
«Задетый шаг и рядом конвоир, ты слез со стула видимого ночью,
бегущего предчувствия уйти по-одному, а выжить в том молчании
предвосхищения и чуда».
«Надетый риск под противо войну – нелепый свист и подлость к
чёрту свалкой всё здесь убрать в критичности вину, в чьей воле
ставит ложь другую рамку».
«Нелегко убегать по ночному мосту, по релейной судьбе из под глав
и столетий, только высится им неподвластная нам символизму
печать исторической мысли».
«Образован замертво во тьму, снегом дух чинит и впалый ветер, тот
ли ужас звал нас на войну, чтобы как во сне прочесть им жизни?»
«Говоришь и остаток в руках – твой отсчёт, не узнал им молчащие
стены у ночи, где роднит символизму причалам над мастью -
поколение имени в целом роду».
«Под капризной войной разыграли беду и несут её воду ко дну,
чтобы думая встать и от этой игры – утопичность на воле составить в
ночи».
«Где не знал идеальный рассвет – ни тебя ни оливу в ночи, ты стоял
как и утренний свет в темноте, окружённый внутри, сквозь
могильные дали отнимающей ясности».
«Попробуй отдаляясь видеть свет, в своей ли пышной форме от ума,
он так прекрасно излучает слово, что лунный день становится длинней».
«Посередине вложенной руки поставил на орех тоску, и как
расколотый сюжет из глубины – ты тащишь форму от войны».
«Разъединив сюжет над формой были – ты ждёшь сугубой догмы
разговор, с собой ли только на позор или остаться в этом времени?»
«Везде ночной разбросан сувенир и тычут кости юмором насквозь,
когда ты сам проходишь нежность и обличаешь счастье в
одиночестве Луны».
«Пускай в разговоре замолчали тени вечернего возраста, но также и
замолчали прообразы смерти под ними, чтобы ты сам умирал
ровной и спокойной надеждой на свою современность».
«Не знают вороны, где оставили свою надежду, чтобы молчать, а
