Цветок заранее знал - страница 16

А ещё Джинхён в фазе своей феерической активности и жизнелюбия собирается вроде как отметить эту самую страшную ночь в году. Ночь, когда из тех щелей, в которых они прятались, выползают все справедливо проклятые. И Пхан опять без Ёнсок. Без Ёнсок! Младшая достала, это понятно. Кого в этой жизни Ёнсок не достала? Сладость или гадость? Конечно, все выберут сладкое. Кто бы знал, что этот их пельмешек с вареньем, этот их Джинхён, вовсе не айдол, не новое божество. Ведь вся его обескураживающая бескорыстность, вся его готовность нестись помогать другим, вся его подавляющая любое сопротивление аура, вся его… улыбочка ещё такая милая, конечно, после колеса, почему бы не лыбиться. Губы ещё эти его, пухлые, откуда он вообще такой взялся? Глаза, если долго смотреть, то начнёшь распадаться, словно вселенская пыль в сверхквазарах… уфр… ррр… как же Виньен разозлена. Колёса… Вот откуда такой космический блеск! Виньен раскрыла тайну Пхана, секрет в волшебной пилюле. Самый опасный для всей «Sinrosong» Entertainment секрет. Конечно, Ёнсок Пхана не выдаст. Ха! Но теперь Джинхён в её руках. В её, а не в чьих-то чужих. А то в интернете Джинхён, на фасадах – Джинхён, в голове и то, один Джинхён. Весь этот Джинхён будет со всем этим городом в самом тусовочном месте. А Ёнсок, что делать, сидеть помирать?

Виньен решительно снимает трёхступенчатый пароль с мобильника. Браузер автоматом выдаёт новости, и половина из них о конкретном скандале, в котором замешан известный политик. Известный в Корее и слишком известный в семействе Ли. От омерзительного вида, как от ожога, Ёнсок дёргается и отбрасывает телефон. Заглатывает кислород. Вытягивает из воздуха носом и ртом концентрат обещанного успокаивающего эффекта центеллы. Надо быть наивным ребёнком, чтобы допустить до себя омерзительный инвазивный отросток.

Экран не гаснет будто в издёвку. Старый снимок, с застывшими на всё минувшее десятилетие ухмылкой презрения благородного человека. Он здесь, в этой, казалось далёкой от прошлого мира, башне. Застывшая брезгливость ко всем, абсолютно ко всем, замаскированная под снисходительную приветливость. Виньен ненавидит эту рожу на фото. Этот рот, трясущийся от сального напряжения. Напряг, потому что напрочь лишённый моральных установок законотворец вынужден удерживать приемлемую для общества эмоцию. Отвратительный рот, дрожащий, как жирный хаш.

Омма давно развелась, но её недоносок, четвёртый, перешедший дорогу благополучию матери, ребёнок, пожинает плоды её гнева. И хорошо бы, если бы только гнева пассивного. Неприятие Виньен матерью перманентно, и вряд ли когда-то что-то изменится. Потому что дочь послужила не величию и могуществу семьи, а послужила яблоком раздора с влиятельным человеком.

Трусливая Ёнсок, напуганная Ёнсок, запаниковавшая Ёнсок, униженная, изгаженная, вся изломанная, изодранная, как медвежонок, отданный, словно игрушка, ротвейлеру. Упрятанная в памяти маленькая Ёнсок, которой ни в коем случае нельзя сейчас показываться. Та Ёнсок жалкая. Она буквально готова лизать руку, что погладит её.

Как же хочется поскулить. И пойти в шкаф. Воздуха отчаянно не хватает. И в глаза будто стёкла насыпали. Пусть это пройдёт. Виньен досчитает до трёх… нет, до трёх мало. Она досчитает до десяти. Хотя вряд ли поможет. Она знает, пробовала много раз. Но если не подавить воспоминания, если не справиться с их призраками, то они ещё долго будут рвать утробным лаем гнетущую тишину. И сулить неприятности, жестокую расправу. Намекать изощрённо. Делать своё дело или не торопясь, или впопыхах, суетливо. Всё это было, не сосчитать сколько раз. Если избавляться от прошлого, то только с помощью лучшего, что было в нём.