Цветок заранее знал - страница 17

Один.

Джинхён забирает у Виньен ветку шиповника и нечаянно колется сам. Капает на переносицу тёплую каплю, и приложив пораненный палец, запечатывает между бровями Ёнсок кровавую клятву, брат обещает быть рядом всегда.

Два.

Джинхён угагатывается над аджуммой. Та растягивается прям под террасой, что выходит из его детской. Грохнулась с люксовых ходуль, ржачно, пиздец.

Три.

Пхан научил материться.

Четыре.

Джинхён очень грустный, и Виньен его обнимает, заодно замусоливая гладкие желваки своими соплями. Приходится продолжать, придумывая, как незаметно стереть.

Пять. Джинхён гладит по голове. Вспомнить бы, когда в последний раз это было. Когда он прибегал в спальню, он гладил? Будем считать, что да.

Нащупав телефон в щели между диванными подушками, Виньен перезагружает мобильник.

***

В черепной коробке раздражение зло бьётся с досадой, в клочья. Пхан выгорает изнутри и машет рукой улыбаясь. Если Алекс позирует вправо, значит, Джинхёну надо повернуться налево, где выкрики и где вспышки. Посчитать до трёх, чтобы каждый успел сохранить в цифре мгновения, когда айдол вынужден щуриться не от того, что он искренне отдаётся вниманию к его персоне, а от того, что его слепят собственные гнев и горечь.

С утра в импровизированной студии филиала ricchezzА госпожа Ли превзошла себя в брани. Разумеется, про Джинхёна в постели Ёнсок аджумме донёс «будильник» с подвешенной кобурой. Его бы уволить, но айдол всего лишь танцовщица по-сути. Танцовщица, о которой знают чуть больше, чем о других, но она всё равно точно такая же работяга, как и «будильник». И всё же… С какого перепуга в спальню к младшей сестре навострился захаживать потный шкаф. Без стука, да ещё причину нашёл, не придраться. Спустить с пожарного выхода? Так только хуже. Эмоционально фонить, значит заявить во всеуслышание о том, с чем Джинхён, как порядочный человек, обязан обязательно справиться.

Рассматривал ли Пхан Ëнсок вот так, как прямой бранью выражалась аджумма? Да. И данный вопрос является тем единичным серьёзнейшим случаем, в котором Джинхён согласен с расфуфыренным попугаем. Что бы там иногда не лезло в голову Пхана, а человек – не животное, у человека есть не только инстинкты, у человека есть воля, а значит, он в любом случае, даже в самом запущенном, способен к самоконтролю.

У Пхан Джинхёна есть дела поважнее растления собственной сестры. Он не причинит ей вред, он ведь не идиот и прекрасно понимает, что тогда произошло с первым отчимом. Никто никогда не говорит о том времени, но память кнопкой Delete, к сожалению, или к счастью, не оборудована. К Пхану, разумеется, никто с медицинским докладом, в котором были бы изложены преступные подробности, не приходил. Но, как один из бывших членов семьи, Джинхён и сам видел слишком, слишком много, и он помнит всё. И не собирается забывать.

Пока окликают Инсон Айс, приветливую вокалистку группы, надо обернуться в другую сторону и принять карандаш, подмахнуть то ли книжку, то ли обложку. Склониться направо, развернуть ладонь фронтальной стороной, чтоб мимишнее.

Насилие во имя ничтожного доминирования или удовлетворение ради того, чтобы насытить дракона, обитающего внутри человека, – и то и другое означает одно и то же – слабость. А Джинхён не может себе позволить ни одной слабости, пока не выплатит долг.

Ах да, вернуть карандаш.

А долг он не выплатит, наверное, никогда. Поэтому надо стараться не усугублять и так плачевное состояние родительских дел. И с тем человеком из прошлого семьи, Джинхёну, как и многим другим, приходится взаимодействовать, к сожалению. Но дело не в сожалениях, а в борьбе с желанием удушить хуя галстуком или разбить самую толстенную бутыль об его идеально прокрашенную башку. И чтоб намертво.