Цветок заранее знал - страница 38

***

Виньен словно во сне. Она не может бежать, руки и ноги не слушаются. В голове шум и каша, в зеркале – ничтожество, над ничтожеством – урод. Затаиться или решиться и дать отпор? Во рту пустыня, дыхание – кипяток, кровь колотит в висках. Непонятно только, это Виньен настолько страшно или таким образом в ней проявляется ярость? Или сердце норовит выпрыгнуть оттого, что брат всего-то в нескольких метрах. Там, совсем рядом от прозы жизни Ёнсок, в весёлом зазеркалье стоит точно Джинхён. Ну кому ещё звать никчёмную Ли так по-научному громко, колебля струну душевной привязанности.

Джинхён что, не только звонил, он следил за своей младшей? Он отыскал Виньен в этой забитой телами духовке и каким-то образом убеждён, что Ёнсок заперта именно тут? Старший что, чувствует младшую, что ли? А как иначе он бы узнал, что тон-сэн здесь, вот прям здесь? На десятом небе от счастья Ли готова подняться и ринуться к двери. Но ведь она не ребёнок. Она математик. Брат камеры посмотрел. Ёнсок единственная, кто не напялила звериную голову или не спряталась под париком, вуалями, масками… Джинхён всего-то камеры посмотрел… так и любой бы смог.

Вот только помощь и правда сейчас своевременна. Но Пхан не только спасение, он же свидетель позорища. Надеясь каким-нибудь подолом укрыться, Виньен скользит трясущимися руками вдоль бёдер, покрытых бугорками мурашек, и не находит никакой тряпки. Сопя, она втягивает натёкшую с носа жидкость, закашливается, чуть не захлёбываясь. Искоса бросает взгляд на Коробку. Красные и воспалённые лупы в прорезях, да и силуэт, отшатывающийся то в одну сторону, то в другую, выдают замешательство. Да неужели? Как же Ёнсок понимает сомнения, сама однажды выбрала сторону, лишь поддавшись инстинкту. Но то был инстинкт выживания, сильнейший из всех. А вот когда кто-то вынужден выбирать, удовольствие или побег, здесь другое, смотря что на кону. Ёнсок сейчас подзависает, потому что не может решиться вдарить козла по ногам, чтоб свалить или свалить и забить его вырванным из стены писсуаром.

С одной стороны, размозжение чьей-то башки писсуаром проще вообразить, чем браво вскочить, дотянувшись до ракушки фаянса. А с другой стороны, свалить тело не так уж и трудно. И тогда будет драка. И неизвестно, чем она кончится, потому что хоть «зелёную фею» Виньен и выблевала вместе с её коварнейшим волшебством (по крайней мере, Ёнсок на это надеется) и кулаки вполне сносно деревенеют, но… неизвестность, как сон на собственной улице Вязов, решения нет, только петля воображаемого и одновременно реального.

Неизвестный икс в непростом уравнении «как сейчас быть?» пугает сильнее, чем позорище перед братом. Нагороди Виньен в драке ещё больших проблем, в результате всё равно будет какой-то рандом, итог точно не рассчитать. Кто-нибудь обязательно вызовет полицию, мать узнает, пресса вмешается, и Джинхён под ненужное ему внимание попадёт, он ведь рядом стоял. И Виньен, и Джинхён наверняка не будут, как прежде, жить вместе, если вообще у них будет что-то, как прежде.

Неожиданно это «прежде» показывается во всей красе. Вроде был один день вполне счастливый, почти безмятежный. Он представляется раскрашенным в нежно-голубую палитру с барашками белоснежных облаков и ярко-жёлтыми сливами в глубокой тарелке. Давно ничего настолько яркого Виньен не видела. Чашку, размером с таз, младшая со своим старшим, как две обезьянки, тащат в шалаш на развесистом дереве. Слепой дождь колотит по серебристым листьям, и струи воды сверкают на солнце. Над садом, как мост для бабочек и единорогов, переливается радуга. И вот это прошлое и есть старший брат, без его присутствия рядом, не было бы того великолепного дня, не было бы что вспомнить. Хотелось бы когда-нибудь оказаться в подобном дне ещё раз. Почувствовать тёплый дождь, вдохнуть свежесть лета, прислониться плечом к плечу Джинхёна и кормить его сочной сливой и Виньен, аж трепещет, как желает, чтобы Пхан её накормил его из своих рук.