– Нишкни, старая гагара, – морщась, прикрикнул на него Ворчун. – Гад- паразит! Взвизжал на луну! Паразит!
Карапузькин и Тарзан Робинзонович, утолив голод, завели неспешную беседу о запорах и поносах.
После сытного питания Селивану Кузьмичу захотелось посидеть на коне.
– Пойду на Боливаре посижу, – с трудом вставая, сказал он.
– А кто это, Шеф, – полюбопытствовал Евсей Буханкин.
– Это мой верный конь, – объяснил Селиван Кузьмич. – Боливар, Буцефал, Сивка, Тулпар, Пегас, Росинант, – все эти клички принадлежат моему боевому скакуну.
Подельники, нетвёрдо ступая, гурьбой последовали за атаманом, чтобы весело посмотреть, как он в двадцать девятый раз свалится с коня. У костра остались Гвидон Додонович, увлечённо доедающий курятину, Трутень, с блаженным удовольствием курящий сигарету и пёс Шибай.
– Шеф, чтобы ты не упал, может, привязать тебя к Боливару, – предложил Карапузькин.
– Обойдёмся, – самоуверенно ответил Селиван Кузьмич, подойдя к пасшемуся коню.
Брюс и Бутылкин помогли ему сесть верхом. К великому удивлению всех, атаман не упал. Не свалился он через минуту и через пять минут. Более того, он попросил Льва Геракловича провести коня по кругу. И опять не упал.
– Уважаемый Шеф наш, в пьяном виде ты прекрасно сидишь на Боливаре- Буцефале! Настоящий ты кавалерист! – верноподанно воскликнул Интеллигент. – Тебе, несомненно, надо перед тем, как садиться на скакуна, принимать во внутрь по двести грамм.
– Точно, старшой, – поддержал Интеллигента Брюс. – Потребляй водку – и смело прыгай на коня.
– Спасибо за совет, коллеги, – весело ответил Селиван Кузьмич. – Вполне возможно, что так и буду делать.
Под общий восторг он соскочил с Буцефала и, обняв Брюса и Кобылкина за плечи, повёл их к костру. Разбойнички тоже обнялись и последовали за ними. Гордей Кобылкин запел старую песню:
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить…
Все подхватили песню. Когда пропели о пуле, ранившей коня, Карапузькин и Мамуся, самые пьяные, пустило по слезе. А когда, кончив петь про атамана, запели о есауле, который бросил коня, не захотев его пристрелить, Карапузькин и Мамуся всхлипнули, опустив головы. Не допев про есаула, разбойнички уже у костра заунывно затянули песню о чёрном вороне. Сев кружком, они, тесно прижавшись друг к дружке, допели песню до конца. Карапузькин и Мамуся разрыдались, размазывая по щекам до конца горькие слезы. Глядя на них, заскучали и остальные.
С тоскливой кручиной покончил Гвидон Додонович, который тихо протрубил:
Солдатушки, бравы ребятушки,
А где ваши жёны?
Разбойнички оживились и подхватили:
Наши жёны – пушки заряжёны,
Вот кто наши жёны!
Тёлкин и Буханкин вскочили и пустились в пляс. Не выдержав, к ним присоединились остальные. Садист лихо засвистел. Отплясавшись, разбойнички попадали на землю, тяжело переводя дух.
– Хорошо сидим! – воскликнул пиршестволюбивый Брюс. – Помню, как- то с одним старым рецидивистом- мародером шумно пьянствовали мы на развилке трёх дорог. Так “гудели”, что все прохожие и проезжие обходили и объезжали нас по полю, боясь приблизиться. Да- а, есть что вспомнить весёлое! А однажды организовали мы новогодний бал на ферме среди коров. Такую пьянку с песнями и танцами да крутыми матами я никогда не забуду. Удался бал. Под утро мы подрались и чуть ферму не спалили.
– И мы гуляем не хуже, – возразил Селиван Кузьмич. – Выпивка – первосортная. И мы танцуем с матами и свистом. Садист и Неврастеник скоро задерутся. Мы тоже пируем. Правда, братва?
