– Правда, гуляем! – откликнулся Интеллигент.
– Вот только выпивка кончилась, – грустно пробормотал Рембо. – А в остальном…
– Как кончилась! – хитро глянул на него атаман. – Выпивка по случаю победы всегда найдётся. Только надо сохранить ее до подходящего момента, – доставая из рюкзака одну за другой три бутылки водки, торжественно добавил он. – Эх, гулять – так гулять! Продолжим удовольствие!
– Ура! Урр- ра! – с ликованием приветствовали его добрый поступок разбойнички. – Да здравствует наш превеликий Шеф! Ура- а!
Селиван Кузьмич разлил подельникам по пятьдесят грамм и провозгласил тост:
– Чтобы наше пьянство на свежем воздухе было не хуже, чем у других!
– Да будет так! – ответили разбойнички и выпили водку.
Закурили и, размашисто жестикулируя руками, перебивая друг друга, принялись болтать о житье- бытье. Брюс и Интеллигент разговорились о всяких пристрастиях и привычках.
– Согласен с тобой. Чудаков в нашей стране весьма много, – приблизив своё осоловелое лицо к осоловелому лицу Брюса, хихикнул Интеллигент, – знал я одного старичка из Усть- Шиша. У него было странное хобби. Он коллекционировал всякую пыль. Собирал ее в пузырьки, коробочки, пакетики. Была у него пыль лесная, полевая, городская, и даже из столицы – кремлёвская. Хранил он пыль из погребов и сараев, с чердаков и курятников, угольную, ковровую, книжную. Особо гордился он пылью из Средней Азии и Кавказа, Европы, Африки и Австралии. А на пыль из Антарктиды он просто молился; её ему одна проезжая цыганка продала. Два года назад он по случаю приобрёл атомную пыль. Из любопытства понюхал и даже попробовал на язык. Она- то и сгубила его. Облучился и помер – стал жертвой своего пристрастия. Вот так…
– А я в омском музее, – перебил Интеллигента Брюс, – посетил выставку всяких ловушек. Что там только я не увидел. Великое множество разновидностей силков, петель, сетей; уйма всевозможных капканов и капканчиков; целый зал был уставлен и увешан мышеловками, крысоловками, кротоловками – и даже с дюжину тараканоловок было… липучки для мух и комаров. Тоже частная коллекция была. Один энтузиаст тридцать лет её собирал. Что творилось на этой выставке! То из одного угла, то из другого раздавались мученические вопли, стоны, охи, ахи и другие страждущие возгласы посетителей. Одни из любопытства сунули пальцы в крысоловки, другие трогали капканы. Ха- ха- ха! Юной красавице нос прищемило тараканоловкой. Чересчур любопытная была. Бизнесмен языком к липучке прилип. Группа школьников в сетях запуталась. Отовсюду требуют, умоляют освободить их, а лучше вывести вон. Дело даже до паники дошло. Две старушки, все в липучках и мышеловках, подняв истерику, устроили давку у дверей. Я тоже в беде побывал: зашёл в какой- то сейф, и не смог выйти. Долго орал, стучал. Никому до меня дела не было. И только когда я стал изощренно материться – сам собиратель коллекции меня выпустил. Принялся укорять, стыдить, но я послал его в одно неприятное место и, с гордо поднятой головой, покинул выставку. Чтобы успокоиться от пережитой нервозности, я пошёл прогуляться по улицам Омска. У гостиницы встретил иностранца английской породы. С долей раздражённого патриотизма в голосе спрашиваю: “Ну что, верноподданный зарубежной страны, чисто выбритый британец, как дела, козёл?” Он лыбится во всю пасть и вежливо картавит: “О ес, ес! Я есть из вейлыкобриитайн!
