Любил он, когда его спрашивали про поезд.
– Ты, Лёнчик, когда паровоз первый раз увидел?
– Привезли, значит нас призывников на станцию, – начинал он и все готовились насмеяться от души. Увидел я этот паровоз и мне даже стало страшно, все у него внутрях шипит, пыхтит и тут еще он как зашипит, как загудит! Чуть со страху не умер, а тут гляжу, покатил по рельсам и потянул за собой вагоны, которые я считал домами на колёсах. Тогда я и понял, что это поезд, который я до этого видел только в кино. В вагоне он пересчитал все полки, все зеркала и всё остальное, что можно было сосчитать. Вначале думали, что парень их разыгрывает, но скоро убедились, что он вполне искренен в своих рассказах и впечатлениях, что он ничего не видел в своем глухом, сибирском селе.
– У нас многие женщины поезда вообще ни разу не видели, ни куда из села не выезжали, если бы парней не брали на службу, то и мужики тоже бы не видели ни чего кроме своей деревни.
Владимир знал, вернее слышал, что и у них в районе тоже есть такие глухие сёла, жители которых, как и земляки Кобзева, не видели ни электричества, ни поезда и не слушали радио. Что было говорить о глухих сёлах, если у них в городке до войны был один мотоцикл марки «Красный Октябрь», который по воскресеньям, чтобы завести, толкали всей улицей. Было несколько полуторок и два ЗИС-5, которые не годились для фронта. Во время войны на них установили газогенераторные двигатели. Владимир помнил, что у автомашин по бокам кабин висели огромные баки, помнил одну шоферицу, которую звали Таней-Ваней, она по утрам обычно на вопрос: «Куда машина?» – отвечала: «В гортоп на заправку». В кузове её «Захара», так она называла свой ЗИС, четверть кузова занимали чурбачки, гортоповские чурбачки были вечно сырыми, и она постоянно материлась, когда приезжала с заправки и забирала желающих уехать на железнодорожную станцию. Сверстник Владимира по кличке Вова-сало мог только по звуку работающего мотора определить не только номер машины, но и сказать, кто на ней шофёр и кто на ней стажёр.
После войны в городок понагнали разных заграничных машин, и ребятишки щеголяли друг перед другом знаниями иномарок: «Маки», «Студебеккеры», «Доджи», «Опели», мотоциклы: «Харлеи», «Зундапы», «БМВ».
Сразу после волны со станции гнали своим ходом экскаватор «Воронежец», когда он появился в городке, то на него ходили смотреть и стар, и мал, а когда прилетел кукурузник и самолёт сел за городом, то у самолёта побывал весь город. Во время войны и сразу после многим было не до учебы, поэтому, когда парней обязали перед армией закончить хотя бы начальную школу, в школах появились переростки, которые брились и уходили в армию после четвертого, пятого класса.
Посёлок, где служил Владимир, на берегу моря был расположен дугой вдоль залива, а их казармы стояли почти у самой воды, за казармами находился артиллерийский парк, где и проходили все занятия с техникой. Морозов, как у него на родине, там не было, но было сыро, ветрено, а когда ветер стихал, было туманно и сумрачно. Тут восемь с половиной месяцев стоит гнилая погода, а вот с половины июля и до ноября, если раньше не задует, стоят золотые деньки, дни солнечные, море тёплое и ласковое, песочек бархатный и тогда! «Ещё бы девушек, и не служба бы была, а курорт», – говорили старики, которые весной должны были дембельнуться, почти все готовили дембельские альбомы и все, кто мало-мальски рисовал или умел что–то складно сочинить, были нарасхват.
